ВЯЧЕСЛАВ КАРИЖИНСКИЙ
... И ПАДАЛ СНЕГ
ПРИЧАСТИЕ
Я прячусь в рясу с головою, уcтав от слов до дурноты,
И причащаюсь немоты в исповедальный час с судьбою.
Я оставляю лжепророку постылой проповеди текст,
Трибуны, саны, ржавый крест, разноголосицы и склоки.
Благословляю все соблазны и упоенье красотой,
Мужей, берущих на постой блудниц, избегших лютой казни,
Лжеца змеиные дороги и безоглядность палача,
А с ними беды и печаль – весь мир, оставшийся без Бога.
Прошла пора молить о жизни, настало время жить сполна,
И с глаз упала пелена небеснотканых утопизмов,
Что проживают краем сердца, в стране иллюзий и сует,
Пусть украшением бесед они послужат двоеверцам.
Я принимаю омовенье дождей кровавых над Землёй,
На шее затянув петлёй аркан жестоких откровений.
Я причащаюсь злодеяний всех императорских торжеств
И стохастических божеств, меня предавших осмеянью.
СТОРОННЕЕ ДВИЖЕНИЕ
Клонится солнце, словно сил нет боле,
Держать всю боль в калёной сфере воли,
И половина стынет в водной глади.
Но как душа, что помнит все столетья,
В закатном свете, в долгом междометье
Я вижу жизнь в зеркальном отраженье:
Всех предков, что в славянские застолья
В своей юдоли распевали стоя,
Всю их любовь, которой жили ради.
А мы с тобой – Эдемской битвы дети,
И сон Земли мешает нам заметить,
Что есть предел любому приближенью.
Кораблик-вечность с парусом из боли,
Резвящимся богам, что на престоле,
Не важен так, как огненный наряд их.
И пусть нас алчет горести эгрегор –
Хранитель-ангел, стерегущий неги,
Собою нас закроет в час отмщенья.
А я приму медвяный вкус раздолья,
И словно лёгкий ветер в жёлтом поле,
Моя рука в твоей утонет пряди…
Я только сон, мой голос только эхо
Погибших кораблей, и горе–эго
Моё лишь часть стороннего движенья.
КАЛИ-ЮГА
Пришли наводненья, пожары и вьюги,
Прокрусты, мессии, художники ада -
Предсказан железный эон Кали-юги,
Где смерть не спасенье и жизнь - не награда.
Здесь грубая сила - всеобщее право,
И целью любые оправданы средства,
И жрец златобрадый пирует с Варравой,
Деля Иудеи и Рима наследство.
И с верой одною другая бранится,
И ереси бьются за паству и долю.
В домах нет уюта - дома, как больницы,
Печальными окнами смотрят в неволю.
Не сыщешь ты правды и лжи не заметишь.
С наивностью Евы, с печалью Адама
Свой голос прямой обменяешь на фетиш
И чувство - на мелких страстей амальгаму.
Послушай, пока наяву не уснул ты,
Бесчувствен и нем, от вины обезволен,
Мелодию крови, симфонию смуты
И чёрные плачи родных колоколен.
Стерпи всё, что сердце и разум постигнут,
Оставь на скрижали свой опыт недолгий.
И пусть на руках разгораются стигмы,
У них больше правды, от них больше толка.
Не пряным вином, но тоской опьянённый,
Усни, человек, беспредельно усталый,
И в светом нездешним шатёр озарённый
Войди, точно воин, достойный Вальгаллы.
Ты лиц не узнаешь, не вспомнишь ни слова,
И странной покажется музыка блага,
Но сон твой коснётся родного, былого,
Как щёк леденелых - горячая влага.
Сумеешь понять через многие годы
Спокойствие глаз неподвижных браминов,
Смотрящих на Молоха красные воды,
На уд нездорового Индры и тину,
На спазмы телёнка, висящего жертвой
На ржавом крюке городской скотобойни,
На пьяные пляски Мамоны с Минервой
И женщин безносых на грязном амвоне.
Ты ветром эдемским и светом фаворским
На миг освежишься, увидев свободу
От зла и добра, от борьбы и притворства,
И вскоре проснёшься эпохе в угоду.
Оставишь последнюю букву на камне -
Надежду, которую новь не похитит,
Иным племенам дорогое посланье
О том, что тебе никогда не увидеть.
И ПАДАЛ СНЕГ… и падал снег, чарующе-беззвучный,
на гнойные стигматы крыш и стен,
он звёздами летел с небесной кручи
в зияющую бездну вскрытых вен,
на заржавелый рупор граммофона,
на птицу бездыханную в силках,
на бурый наст безлюдного перрона
и на билет в бесчувственных руках.
С утра не слышно даже колоколен,
нет солнца в чаше белого гнезда.
Я жив ещё, но я смертельно болен,
а мир творится с чистого листа.
... и сыплет снег в разрывы сухожилий,
на мёртвый смех и губы, что в золе,
на думы, обескрыленные былью,
на сердце, пригвождённое к земле
ИМАГО
Приснившемуся верить я готов.
(Во сне мы все немножечко другие)
Чужой душой покинул отчий кров,
И стопы обжигаются нагие
О стёкла – это умер мамин сад:
Повсюду разноцветные осколки,
А улица врезается в фасад
И города впиваются в посёлки.
Теней древесных кружит менуэт
Без музыки под месяцем двурогим,
И чёрный целлофановый пакет
Лежит убитой кошкой на дороге.
Незрячие глаза пустых машин,
Огнями серо-жёлтыми мерцая,
Следят за мной, и катится с вершин
Восточных гор утробный гул карная.
Бежать обратно в тихий отчий дом!
(Пунктир багровый тянется за мною)
Влететь в окна зияющий проём
Тем голубем, что возвращался к Ною!
Я вижу залу. Люди за столом.
С участьем смотрят свечи и предтечи –
То мой семейный старенький альбом,
Где всё – глаза, но нету дара речи.
И чувствую, проснуться мне пора –
Сойти живым с листа фотобумаги,
Где крылья ощутит, как боль, с утра
Моей души созревшее имаго.
Снам нетревожным верить я хочу.
(Во сне мы все немножечко другие)
Но птицею я больше не взлечу
Над миром неизбывной ностальгии.
Всё потому, что времени вина –
Могильною засыпанные пылью
Дороги, голоса и имена –
Моей души поломанные крылья.
ЧАСТИЦА СОСТРАДАНЬЯ
Прощай, мой друг!
Холодным, синим утром
растают корабли и поезда...
Всё в этом мире выдумано мудро,
и на разлуку нам не опоздать.
На Землю август бросит звёздный бисер,
Мы друг от друга ждать не будем писем -
Их выкрадут чужие города,
другая совесть, новая беда,
домов и мыслей будничные выси.
Но во сто крат больнее провожать
в покой необратимой высоты
любимых,
что уже не станем ждать,
с годами забывая их черты.
А мир, как фильм
на старой киноплёнке,
чадящим, серым летом опалён.
Я снова в кадре, на рыбацкой лодке,
и море исчезающих времён
мне смотрит в сердце, как печальный предок,
пророчащий утраты и победы,
укрывший от тоски песчаных лет
истории коралловый скелет.
И всюду драма млечных бликов Леды:
рождение и смерть подводных лун,
печали междустрочий,
между струн
уснувшие аккорды,
сон во сне,
где древней ночью предок в тишине,
бросая искры, выпустил из камня
горячую частицу состраданья.
ПОРА ЗВЕЗДЫ
Я могу приютить только взгляд обречённой любви
И слезу, и улыбки прощальную, нежную тень.
Ни на пир, ни на тризну, любовь, ты меня не зови.
Посмотри, как спокойно в саду опадает сирень.
Помолчи, помолчи. В густоте неухоженных трав
Мы уснём навсегда, и остынут за нами следы.
Как душиста земля, как зияют небесных орав
Безмятежные клинья, летящие вглубь черноты.
Переспелое солнце мутнеет и гаснет вдали,
Материнским дыханьем ложатся на щёки ветра.
Мы упрятаны вечностью в тысячелетней пыли,
И звезды сиротливой грядёт ледяная пора.
БАЛЛАДА О ПРАВДОЛЮБЦЕ
I
Однажды правда подольстилась
С коварной ласкою ко мне:
"Прими меня, как божью милость,
Да запрягай гнедых коней.
И днём, и ночью мчи по свету
С недоброй участью лжецам.
Ты станешь вестником победы,
А не тернового венца.
Возмездья жаждой плотоядной
Наполни свой мятежный дух.
Земель просторы неоглядны,
Гляди - да только ложь вокруг.
Пусть обличений меч разящий
Забудет ножны и покой".
Но нас подслушал древний ящер,
Скользнув морщинистой щекой
По приоткрытой двери в сени,
А за его спиной печаль
Шептала: "Ставь хоть на колени,
Сей мир изменится едва ль".
II
Мне вещим оком стала правда,
А я - глашатаем беды.
И цепью долгою кроваво
Тянулись вдаль мои следы.
Я был непрошеным пророком,
Мне ящер скалился вослед.
И глядя беспощадным оком,
Не прозревал я - только слеп.
Не видя чести без подмеса,
Я оступался на ходу.
Мне ложь стреляла прямо в сердце,
А я разил её в пяту.
И никому не став наградой,
Мой труд умножил только злость
Неверных жён да конокрадов.
Проклятьем мне отозвалось
Упорство, точно зов на плаху,
Когда прозревшие мужи
И те, порвав свои рубахи,
Меня прогнали за межи.
III
Судейской мантии достойней
Ковёр цветочника из роз.
Но мы за истиной в погоне
Несёмся прямо под откос.
И понял я урок нехитрый,
Где сам поставлен был в пример,
Что нет ни ящера, ни гидры,
Ни прочих бестий и химер.
Есть только выбор и стремленье -
Сих благ достаточно вполне,
Чтоб из закона одолений
Ступить свободными вовне.
Самих себя не став рабами,
Не состязаться с бытием
В краях, где дышит жизнь хлебами,
Где нет владык и нет систем.
Пусть исполняются желанья,
И каждый день идут с тобой
Любовь без права обладанья,
Мечта без воли быть судьбой.
СЕРЫЕ МАРШРУТЫ
Один сонет от встречи до прощанья,
Единый такт в артериях Земли:
Звенит состав, и память расставаний
Так неотступно следует за ним.
А предо мною серые маршруты
Который год бегут уютных нег.
Здесь я не стал ни Цезарем, ни Брутом,
Но гордо выбрал имя – Печенег.
И чист мой взор, он с жаждой первородной
Случайных лиц исследует черты.
Когда пройдёт он тверди, ветры, волны,
Я за собою вновь сожгу мосты.
Так каждый раз в иллюзии движенья,
Забыть стараясь близких имена,
Я становлюсь померкшим отраженьем
И пленником вагонного окна.
Не тщась найти в плену зеркал убогих
И хитрых книг свой промысел земной,
Горячий кремень с посохом дубовым
Во сне являет ангел предо мной.
В пример он ставит каменные хорды,
Наскальный труд – там замысел иной,
И упраздняет вязкие аккорды
Простым мотивом флейты костяной.
«Имеешь то, на что не тратишь думы», –
Поёт мне ангел, – «Тяготы судьбы
Ты положи в суму, сложив их в сумму,
Сумей пронесть, пусть даже от ходьбы
Стопу украсят росчерком порезы –
Других чудес ещё не видел свет.
Беда не в том, что путь лежит по безднам,
А в том, что страсти их осилить нет».
Доселе в то питал слепую веру,
Что серые маршруты предо мной,
Железным пульсом пол-Земли отмерив,
Однажды приведут меня домой.
Не впрок навет! Вот снова я проснулся,
Лучам чужой зари подставив грудь…
Есть те, кому никак нельзя вернуться,
Какой бы им ни предложили путь.
МЕССИЯ ИЗ БОГЕМЫ
I
Когда ревнитель истовых молитв
Радел о благе в сумеречной келье,
Закон жрецов – державный сателлит -
Уродовал пророка в подземелье,
А летописец – доблестный пиит –
Готовил кривды пагубное зелье,
И мы впитали вымысла нектар,
И кажутся те битвы нам честнее,
Что в филигранных росчерках.
Чернеет
Строфой замаскированный тартАр.
Но к нам идёт с бедою пострашнее
Мессия из богемы - Бальтазар.
II
Эстетика бегущих от чумы,
Романтика изысканных недугов
Туманят неокрепшие умы,
Ведя людей по замкнутому кругу:
От будуарных трапез до сумы,
От неги до потери сил и духа.
И в мире нет опаснее тюрьмы,
Чем заточенье зрения и слуха
В мирАже благоденствия
(Прикрас
Довольно там, и ради капитала
Всё переврёт ханжа у пьедестала,
В подмогу взяв Элладу и Парнас)
Но помни, жаждой злой толкают нас
На преступленья эти идеалы.
III
Не землемерной цепью –
Звеньями веков,
Извилистою нитью родословной
Измерен путь к печальным 90-м...
Не эфемерной целью –
Сечами клинков
Ознаменован ход кроваво-сорной
Истории,
Но мудрости приростом
Наивно мы считаем этот ход.
IV
У ног зияет пропасть,
И туман,
Хмельной, упрятал даль от наших взглядов.
Забыв о боли неизжитых ран,
(Стопа к стопе) мы ходим стройным рядом
По краю бездны
Сонно и без чувств.
Но сядет ли на плечи голубь-вестник,
Разбудит ли, пропев господни песни
Иль новый уравняет нас Прокруст?
Не дыбою, так сытостью утроб,
Как некогда серьёзной побасёнкой
Философ уравнял купель и гроб,
С водою вместе выплеснув ребёнка.
ЧЁРНО-БЕЛЫЙ СОН
Когда на медь угрюмого покоя
Всё злато страсти сердце разменяло,
Пленённый странной, лунною тоскою,
Накрытый ночью, будто одеялом,
Ушёл я прочь из этого столетья,
И, развенчав мираж немою правдой,
Собрал полыни горькие соцветья,
Умылся обжигающей прохладой.
Под неоглядным чёрным небосводом
Держали путь со мной в иные страны,
Кружась во мгле звенящим хороводом,
Лукавые, бездомные дурманы.
Мои глаза густою тёмной краской
Лихая ночь окутывала снова,
И мне другой не надо было ласки.
Лишь тенью сказки были мысль и слово...
Cо мною нынче памяти уроки.
В них спрятан ты – эфир моей печали.
Твоей судьбы давно я видел сроки,
С тобою вместе мы их изучали.
Здесь - аромат чужих для нас просторов,
Где мне заменой станет кто-то лучше,
Хитросплетенья пепельных узоров
И ворожба чужой кофейной гущи.
Как две струны не встретятся в созвучье,
Не склеит жизнь чужие половины.
Так пусть другие ищут благозвучья
И вместе покоряют все вершины.
Поток тепла, судьбою отражённый
От моего безжалостного тона,
Уходит прочь и я, навек сражённый,
Не жду уже ни хлеба, ни поклона.
Теперь за мной дыханье океана,
Летит волной, безудержной и грозной -
Холодный мрак, в котором нет обмана,
В котором всё... Не вместе и не розно.
Я вырвал сердце, чёрное от горя,
Исчерпан яд – его благословляю.
Тебе на память, вечный зов раздора,
Я это сердце молча оставляю.
ПО СЛЕДАМ АПОСТОЛА ПАВЛАЯ есть Тот, Кто Есть; ты есть та, кого нет.
Житие святой Екатерины СиенскойI
Смогу ли я покаяться однажды
Пред Господом, в которого не верю?
Сегодня, слёзно каясь перед каждым,
Я дома своего открою двери;
А лунный серп один в ночи кромешной,
Как в темени судьбы осколок веры,
Что где-то между смертью и надеждой,
В цепях страстей подобен Гулливеру.
Пусть судит мир меня без оправданья
За правду, что скрывать уже не в силах;
Не помощи прошу я - наказанья,
Пока во мне страданье не остыло.
И боль моя - божественная рана
На том конце космического ветра,
Четвёртого - по счёту Иоанна -
Да первого - по зову Люцифера.
II
С рубинов Княжьих алый свет струится,
Моя мольба звучит в чужой октаве.
И лучше бы молчать, а не молиться:
Врагу я - камень в золотой оправе.
Моё добро, как раковая клетка,
Плодится, раздувая грудь стенаньем,
Не ты ли, Князь, добро направил метко
В сердца людей для пущего страданья?
Я разгоняю снов глумливых стаи,
За ними то, в чём боязно признаться.
С моим врагом я всею жизнью спаян,
А с другом мне не велено свидаться.
И прока нет в молитве, что от страха,
В больных речей густой и горькой рвоте -
Во мне самом - и Княжий трон, и плаха,
И поклоненье вечной несвободе.
III
Судите Гулливера, лилипуты,
За то, что он на вас походит ликом,
Набросьте умозрительные путы
На таинства, в которые проник он.
Горячий сердцем правды не отыщет,
А я - игрок, отрекшийся стократно
От истин, утонувших в пепелище,
От веры трёхкитовой и нескладной.
Так мало понимать причины злого -
Я бесов запускал себе под кожу,
И за рожденье истинного слова
До основанья дух свой уничтожил.
Кому служил из двух богов спонтанно
Законом плоти, оборотнем веры?
Я не сыграл в спектакле Иоанна -
Но потерялся в цирке Люцифера.
IV
И все молчат - в том горечь приговора -
Одно на всех бытует разуменье:
Нет виноватых в этом странном споре -
И даже нет состава преступленья.
Юродивым, как я, Завет предпишет
Не святость, но чертоги в Божьем Царстве,
А в жизни - снисхождение, не выше,
Чем жалостливо-гадкое лукавство.
Да только ангел выплачет все слёзы
И за меня раздаст долги Вселенной -
Мой светлый ангел из семейной прозы,
Что любит, как поэт, самозабвенно.
Но всяк из нас, пришедших в мир из праха,
Имеет за плечами две природы:
За левым - трон, кровавый пир и плаху,
За правым - обретение свободы.