Мы сидим с ним в небольшой пивнушке - это будка и четыре столика, врытых в землю под открытым небом Севастопольского парка.
- Я никогда не женюсь на женщине, которая не догоняет рок-музыку, - изрекает рыжий Боб.
Тему мы начали обсуждать ещё за первой кружкой пива, часа два назад, и не очень далеко продвинулись в этом обсуждении. Зато количество пустых кружек и останков сушёной рыбы на нашем столе уже достигло предела, и надо либо подзывать бабушку-уборщицу, либо нашу беседу завершать.
- Всё, пошли, - резюмирует Боб, - мне ещё на репетицию в общагу, команда ждёт. А завтра - в Москву. Надо съездить в "яму", хочу взять свежих дисков... я там вроде нашёл клёвый вариант. И бабок подсобрал - летом откосили выпускной и хасню в балке у цыган. Кстати, может, поедешь со мной? Трофим отказался, а одному мне ехать стремновато.
- А что, - радуюсь я, - могу. Когда назад?
- Ну, в тот же день и назад - вечерней лошадью. Мне там долго торчать нечего. Возьмём диски, это где-то в Чертаново, и назад - на Курский. Два дня наша альма-мутер без нас, я думаю, переживёт.
- Думаю, она переживёт и подольше, - я весело прикидываю, что "придётся" прохилять начерталку, физику, сопромат... Что ж, повод для очистки совести у меня находится вполне серьёзный - приобщение к источнику рок-н-ролльных новинок, можно сказать, из первых рук.

Боб был для меня... всем.
Он владел чёрной с серебром гэдээровской "Мюзимой" , он играл в ВИА (считай, рок-группе) нашего факультета и, самое главное, у него водились фирменные диски, которые он переписывал всем желающим прикоснуться (за трёшку) к сокровищам мирового рока.
Именно от него я услышал такие слова, как "тёмная сторона луны" и "чайлд ин тайм" .
Именно он утверждал, что две самые нежные мелодии на свете - это песня Сольвейг и "блюз из третьего Цеппелина"*.
Именно у него, в двухкомнатной квартирке четырёхэтажного дома, где он жил с маленькой мамой Асей Львовной, стояла на самом почётном месте совершенно потрясающая вещь - радиола "Эстония" с напольными колонками, снаряжённая алмазной иглой польского производства. Под окнами дома, сотрясая его дореволюционные стены, визжал и грохотал трамвай на повороте к проходной металлургического завода, но за постоянным рёвом музыки это не всегда было слышно. А когда мы, большой джинсовой компанией, приходили "балдеть" от очередного альбома кого-то из рок-небожителей, Ася Львовна незримо присутствовала где-то в районе крохотной кухни и появлялась только после финального аккорда пронзительных гитар и убойных барабанов, чтобы раздать вечно голодным студентам бутерброды из свежего белого батона и украинского сыра.

Познакомились мы с Бобом почти случайно.
В воскресенье днём я шёл из гастронома с авоськой, в которой лежали плавленый сырок, французская булка и треугольный пакет молока, и на углу Центральной наскочил на знакомого - Володьку Трофимова (мы когда-то занимались с ним вместе во Дворце Пионеров в кружке моделирования). Теперь у Трофима были волосы до плеч, он промышлял "фарцовкой" дисками, постерами, иногда "джинсой" и как раз направлялся на то место, где по воскресеньям собирались дискоманы. Место это было в соседнем скверике, прямо напротив магазина.
Трофим познакомил меня с товарищем - это и был Боб. Разговаривая, мы перешли дорогу и только приблизились к плотно стоящей группе этих самых дискоманов… Сирены! Крики! Облава! Дружинники! Милиция…
Я и сообразить толком ничего не успел, как меня вместе с другими парнями запихнули в душную железную коробку милицейской машины. А в участке - досмотр (в мою авоську с плавленым сырком разные чины заглянули, наверно, раз пять), допрос (где учишься, что там, на углу, делал, не может быть, чтобы случайно, как не стыдно комсомольцу торговать пластинками западной музыки, вот мы напишем в институт)... и слушать ничего не хотят. Еле разрешили домой позвонить, продержали часа четыре, постращали (поймаем ещё раз - вот тогда!..) - и отпустили.
Сырок мой - ну, никак не попадал ни под какую статью.
Одновременно со мной выпустили и Боба, и у него в этот момент ничего крамольного с собой не оказалось. Мы вместе вышли из дверей милиции, вместе пошли по улице, потом оказалось, что номер трамвая нам нужен один и тот же. Короче, познакомились поближе. А когда, держась за верхний поручень в трамвае, он произнёс магическое слово "битлы" и проявил энциклопедические знания того, какая вещь в каком "битловском" альбоме находится, и не просто так, а по порядку, я уже отлипнуть от него не мог.
Мои же знания о "роке" в то время были весьма скромными. Пара вырезок из "Комсомольской правды" про то, какая это вредная музыка и как она растлевает нашу молодёжь. Польские журналы с публикациями "Горячей десятки Биллборда", нерегулярно покупаемые из-под прилавка у знакомой киоскерши "Союзпечати" (всего лишь прочтение этого списка названий альбомов и групп вызывало состояние, близкое к эйфории). И журнал "Лайф", целиком посвящённый "Битлз", который на один вечер - чудо! - кто-то дал моей маме специально для меня. Я просидел почти всю ночь, рассматривая цветные фото и изучая, со словарём, подписи к ним…

Ансамбль Боба назывался "АнЭлГи" - звучит по-иностранному, а означает - "Ансамбль Электрических Гитар", так что никакой худсовет не придерётся. Сначала на их репетициях мне доверяли только сматывать шнуры. Несколько месяцев спустя мне случилось посидеть за пультом старенького "Бига", когда "звукооператор" Костя, после неудавшейся накануне вечеринки, пришёл с фингалом такой величины и с такой головной болью, что был не в силах даже крутить ручки. А когда на танцах в спортзале института у Боба поломалась самопальная педаль-"квакушка", я, сидя рядом на гитарной колонке, до конца выступления извлекал отвёрткой из поломанной педали звук "way-way" почти на каждом аккорде его гитары. Мне казалось, что играю я сам.
К дискам Боб допустил меня тоже не скоро, но со своей "стипухи" в 40 "рэ", я как-то раз умудрился помочь ему купить редкий альбом Джимми Хендрикса...
Теперь меня нередко стали брать в поездки и на концерты, через меня на танцах девчонки просили исполнить ту или иную песню, а когда Боб объявлял белый танец под "Нет тебя прекрасней", какая-то из этих девчонок обязательно подходила ко мне.

У нашей с Бобом московской экспедиции - две задачи: купить новых дисков и… хорошей селёдки.
Представляю, как Ася Львовна говорит ему, провожая к двери:
- Боренька, я прошу тебя, не забудь там купить хорошей селёдки - я хочу сделать настоящий форшмак.
- Я помню, - раздражённо отвечает Боб, захлопывая дверь.
Но ослушаться маму он не может, при всей его любви к рок-н-роллу. Вот поэтому у нашей экспедиции - две задачи...
Первым делом из автомата на Курском мы звоним в "яму", и Боб, коротко поговорив с каким-то Сашей, начинает прокладывать наш маршрут.
Это очень долгий маршрут: метро, ожидание, автобус, ещё одно ожидание, ещё один автобус. И выясняется, что это не в Чертаново, а где-то ещё... Мне даже чудится, что поездка с Украины на поезде заняла у нас чуточку меньше времени.
"Ямой" на языке дискоманов тогда называлось место, где можно было купить западные пластинки в большом количестве и по оптовой цене. Ходили разные слухи о том, как диски попадают в "яму", мол, везут их матросы, дипломаты... Оказывается, что "яма" - обычная квартира в синей панельной многоэтажке. Открывшая дверь незаметная женщина проводит нас в комнату, где мы ожидаем увидеть стеллажи пластинок, стены, увешанные метровыми плакатами с изображением длинноволосых кумиров, и, конечно, какой-нибудь "Грюндиг" или "Филипс" с колонками до потолка. Увы, кроме потёртого раскладного дивана и стола в углу, накрытого клеёнкой, мы не видим ничего... Впрочем, стопка запечатанных дисков на столе присутствует.
Где-то хнычет ребенок. Появившийся полный кучерявый Саша, как бы нехотя поздоровавшись с нами, показывает на стол, буркает: "Смотрите" - и опять исчезает за стеклянной дверью. К моменту, когда хозяин появляется вновь, мы успеваем отобрать и сложить в отдельную стопку всё, что можем себе позволить по нашим, вернее Боба, финансам.
- Эти - по сороковнику, эти - по пятьдесят, - сообщает Саша.
Сделка происходит, и назад к автобусу мы, оглядываясь, тащим по тяжёлому портфелю, набитому свеженькими мировыми хитами. В нашем городе их пока ещё никто не слышал. Разве что отрывки в западном радиоэфире - по ночам, вместе с хрипами и воем "глушилок".
- Знаешь, Флойд, Квины и Юрая Хип** могут уйти по восемьдесят, - тихо рассуждает Боб в автобусе.

Доходит очередь и до селёдки.
Вразумительно объяснить современному человеку, почему хорошую селёдку нужно было покупать в Москве и везти через полстраны, видимо, невозможно. Ну, с зарубежными пластинками - ещё ладно, это как-то можно понять. Но селёдка? Почему её нельзя было купить дома? Ответ только один: потому что дома хорошей селёдки не было. Там тогда ничего хорошего не было. И примите это утверждение на веру, если хотите. Потому, что других объяснений у меня нет и не будет.
Мы отправляемся по московским гастрономам. И выходит, что и здесь не каждый магазин может удовлетворить наш (Аси Львовны) высокий потребительский спрос на селёдку. Наконец где-то на Ленинградском проспекте мы находим нужный сорт - я не имею никакого представления, какой сорт мы ищем, но Боб, похоже, изучил селёдочный вопрос не менее досконально, чем положение того или иного исполнителя в "горячей десятке". Я же помню только, что селёдку нужно купить развесную, а не баночную.
Вечером три килограмма драгоценной солёной снеди, в двух полиэтиленовых кульках, вложенных один в другой, и в холщовой сумке с изображением Боярского, запихиваются под нижнюю полку купейного вагона рядом с драгоценным рок-н-роллом. Боб сразу же застилает эту полку постелью, садится на неё и так будет сидеть всю ночь:
- Я в поезде никогда не сплю, - говорит он.
Ну, не знаю, так ли это, но веских причин бодрствовать, чтобы стеречь добытое, более чем достаточно. И в этом деле Боб не может довериться даже мне.
Несколько раз я просыпаюсь среди ночи от болтанки, неясного света, блуждающего по лицу, и, свесив голову с верхней полки, поглядываю на рыжую макушку. А он, упёршись невидящим взглядом в чёрное окно, чуть покачивается, бьёт в такт большим пальцем правой руки по животу, как по воображаемой гитаре, и тихо напевает на мотив из "Дыма над водой" :

Се, лёд, ка,
Се-лёд, ка-а,
Се, лёд, ка,
У-у…

И колёса повторяют почти то же самое.
Запах в купе стоит... удивительно, что соседи спят, ничего не замечая.

Ранним солнечным утром мы возвращаемся в нашу родную провинцию. Тысячи примерных комсомольцев уже сделали утреннюю гимнастику и отправляются в школу, на работу, в институт, а два отщепенца на красно-жёлтом чехословацком трамвае едут к Бобу домой, везут чуждую, идеологически вредную музыку, купленную у спекулянта за баснословные деньги…
- Привёз? - встречает нас Ася Львовна и, довольная, утаскивает Боярского с селёдкой на кухню.
A мы, наскоро перекусив Асиной яичницей, еще долго рассматриваем шикарные глянцевые конверты, затянутые прозрачным пластиком, в уголке которых есть небольшая круглая дырочка: говорят, что так прокалывают конверты на таможне, когда ищут наркотики. С благоговением вскрываем один за другим привезённые шедевры, вдыхаем сладкий иностранный запах и читаем даже самые мелкие надписи - всё вплоть до Copyright.
Первый диск бережно, двумя руками придерживается за края и укладывается на проигрыватель "Эстонии".
Вот он начинает крутиться, вот уже игла прикоснулась к чёрному винилу и отражается в нём.
Мы садимся прямо на пол у противоположной стены и молчим.
Молчим, внимая мистеру Людвигу, сэру Хаммонду, мастеру Гибсону, лорду Стратокастеру*** и "языку вероятного противника"…

Последний раз "АнЭлГи" собираются в полном составе в банкетном зале Дома быта - в качестве гостей на свадьбе Боба. Институт окончен, и многим вскоре нужно уезжать по распределению. На свадьбе играет ресторанный ансамбль.
Невесту зовут Алёна. Она - на пятом месяце и немного похожа на большой белый кочан капусты, растущий в конце грядки пышного стола рядом с рыжим цветочком головы Боба. Ася Львовна в розовом кримпленовом платье тихо сидит недалеко от молодых, и больше никого, кроме неё и четырёх "анэлгов", среди гостей я не знаю. По-моему, все остальные - это многочисленные родственники невесты.
Все крепко напиваются, орут и задорно пляшут под "Ягоду-малину". Я - тоже, но периодически настойчиво пытаюсь узнать у невесты, знакома ли она с творчеством Джимми Хендрикса? А Дженис Джоплин? А Эрика Клэптона?
Она всё хохочет, широко открывая ярко-красный рот, Боб сердится, и в конце концов меня утаскивают "подышать"…

Проходит полжизни, и ещё немного.
Я с женой и уже довольно взрослыми детьми оказываюсь на концерте Ринго Старра в большом крытом чикагском стадионе "Роузмонт".
Ощущение абсолютной невозможности происходящего, постоянно живущее во мне с момента прилёта на американскую землю, становится ещё явственнее, когда худой, бритый налысо, с седой щетиной на лице и одетый во всё чёрное Ринго начинает петь простенькие "битловские" песенки.
В нём нет никакого "рокового" апломба. Временами он даже не совсем чисто интонирует и немного смешно подёргивается возле микрофона - головой, руками, - будто неопытный кукловод управляет откуда-то сверху куклой, изображающую знаменитого Ринго. И народ в зале почему-то постоянно бродит: встают с мест прямо посередине песни - excuse me! - выходят в холлы, где продают пиво, попкорн, хот-доги и нарезанные куски пиццы, и опять - excuse me! - возвращаются к своим местам.
Правда, потом я понимаю, что эти бестолковые зрители знают наизусть слова абсолютно всех песен. Поют уморительные семидесятилетние бабушки и дедушки в джинсах, жилетках и широкополых шляпах, и совсем юные ребята и девчонки с красными и зелёными волосами, в бесформенных кофтах с капюшонами.
Ринго исполняет "Небольшую помощь друзей" , и я, по старой привычке, прикидываю: это - вторая вещь на "Сержанте". А вот сейчас - "Сад осьминога", должно быть, шестая на "Монастырской дороге"… или всё-таки - пятая?****

- "Octopus's Garden"? Пятая вещь на первой стороне "Abbey Road", - уверенно говорит Боб.
На кухне в белой щербатой эмалированной миске вымачивается селёдка - хороший форшмак не должен быть очень солёным. Низко наклонив седую голову к столу, Ася Львовна увлечённо крошит крутые яйца и старательно терпит "борину музыку", почти беспрерывно орущую в квартирке четырёхэтажного дома.
А на улице, делая поворот, визжит и грохочет трамвай. И кажется, что трамвай за окном и гитарист-виртуоз на диске пытаются заглушить друг друга.
Но трамвай сдаётся.
Он уезжает, он увозит набитые раздражёнными людьми вагоны к проходной старого завода, а рок-н-ролл остаётся навсегда.

______
Примечания:

* Dark Side Of The Moon - культовый альбом группы Pink Floyd; Child In Time - композиция группы Deep Purple; Since I've Been Loving You - композиция из третьего альбома группы Led Zeppelin.
** Британские рок-группы Pink Floyd, Queen, Uriah Heep.
*** Торговые марки музыкальных инструментов Ludwig, Hammond, Gibson, Fender Stratocaster
**** Упоминаются названия знаменитых композиций и альбомов группы Тhe Beatles.