И с тех пор мы узнали, как людям живется вдвоем,
Поверяя друг другу печали, с тех пор мы живем.
Согревая друг друга всем телом, живем в тишине
И уже не боимся ни стука, ни взгляда извне.
Прирастая друг к другу, тела прорастают насквозь,
Постигая науку ответа на скрытый вопрос,
Постигая науку тепла и урок тишины,
Мы уже научились заглядывать в темные сны.
Если я заблужусь наяву в черно-белой стране,
Ты найдешь меня сразу во сне или в ближнем окне.
Ты отыщешь меня, и за руку назад приведешь
Сквозь ночной снегопад, сквозь бессмысленный ласковый дождь.

***
И ты был мой, как сон: не поделить, ни взять
И не пересказать обычными словами.
Мы жили сном, состав гремел над нами,
По гулкому мосту, гремел опять.
Вагоны уходили в никуда
И грохотали новые вагоны
И словно ошалелые вороны
Летели вслед за ними города
Кусками льда. Поутру стыли лужи,
И только-то тепла, что в кулаке.
Мы прятались у Вечности в руке
Храня друг друга от январской стужи
***
В час темной радости моей
Забудь про светлые печали.
Нам будет холодно вначале,
Но с каждым мигом все теплей.
Кузнечик мой зажег в ночи фонарь.
Он светлячок, фонарик, он фонарщик,
Закутанный в прозрачный летний плащик
Ночной державы славный государь.
Ночной империи бессмертный бог,
Для нас творящий темноту и звезды,
Он для кого-то был ужасно грозным,
А нас с тобой лелеял и берег.
***
не выбирай себе обличий
и не выдумывай лица
меня зовет твой голос птичий
голодный жадный писк птенца
тоскливый резкий журавлиный
усталый сумрачный ночной
и в небе силуэт совиный
беззвучно в метре надо мной
зови меня люби меня кричи мне
по имени окликни на лету
и я приму тебя в любой личине
и с края света я к тебе приду

***
… И ветер сбросит со стола
Буханку хлеба и бутылку молока.
Был душный летний вечер. Ты пришла,
Укутав плечи крыльями платка.

Сказала: будет дождь. Твоя рука
Белела в сумерках, и молоко белело,
И стало ясно, как непрочно тело,
И что любовь моя, как смерть, крепка.

Прохладой веяло от ясного чела,
Покоем веяло от тихих рук и речи.
И стало ясно, что такое вечность,
И что у вечности два шерстяных крыла.

***
Еще одна невстреча. Добрый вечер.
Платком укутав зябнущие плечи,
Проходит гостья в комнату мою.
Садится у стола, глядит покойно.
А в комнате светло, и дышится привольно,
И знаю я, что я еще живу.
А дом стоит у мира на краю.

Я взять хочу живую боль твою,
И пронести хотя бы до подъезда,
Как сумку помогают донести,
Как раненого поят из горсти
Водой соленой с привкусом железа,
Как делят хлеб дорожный, разломав,
Как слушают попутчика в вагоне,
Как давятся слезами на перроне,
Вцепившись молча намертво в рукав.

***
Тот город был пустым и разоренным,
И в нашем доме не было стены.
Сбывались сны. Болтали болтуны
О временах проклятых и реченных,
И падал снег, и капал с потолка,
Подтаявший, и промокали книги,
И плел паук в углу свои интриги,
Их расплетали пальцы сквозняка.
Ладонь земли, открытая для всех,
Не закрывала нас от взгляда неба.
А нам казалось, что оно ослепло,
И вместо слез роняет первый снег.
***
…во сне моем летел щегленок
по темным комнатам к раскрытому окну.
И было радостно - не знаю, почему,-
Мне снилось, будто ты еще ребенок,
Навстречу мне по комнатам бежишь -
Такой смешной, и перемазан краской -
Как медвежонок, и глядишь с опаской.
Мне снилось, будто ты еще малыш.

На руки взять, на ухо нашептать,
Обнять, целуя в щеку, и пригреться,
И спрятать твое детство в свое сердце,
Проснуться рядом, и уснуть опять.

***
Искать себя, найти себя, расстаться
С собой, и вновь искать себе лицо,
Среди живых и среди мертвецов,
Меняя маски юноши и старца,

Меняться, как вода, как зеркала,
Собою наполнять живую форму,
Зверьком трусливым, юрким и проворным
Выглядывать из темного стекла,

И узнавать себя в чужих словах,
Свой взгляд ловить на незнакомых лицах,
И находить себя в летящих птицах,
И вновь терять себя в чужих устах.

***
И вырванное с корнем прорастает
Корнями сквозь ладони - снова в грунт
Вгрызается. О, роста тяжкий труд,
Гораздо проще улететь со стаей,

Оставить страхи где-то позади,
Заглатывая жадно высоту,
Взбегая вверх по птичьему мосту,
Полнеба развернуть в своей груди.

И захлебнуться небом в полный рост
До темноты в глазах, до боли в венах,
И рухнуть вниз, и грянуться о землю,
И над собой увидеть птичий мост.

***
Я не понимаю, о чем говорю.
Эпохи дитя, я войны не боюсь.
И не по плечу мне обыденный груз
Из двух похоронок за год на семью.

Окопов рытье и проклейка окон
Газетной бумагой на случай стрельбы,
Поход на слободку с утра по гробы,
Кривящие рожу часы, зеркала -

Мой мир перевернут, и в сетке окна
Не страх, не тоска, - только жадность и страсть, -
Поглубже вдохнуть, захлебнуться, упасть,
В последние дни надышаться сполна.
***
Пусть болтают слепые ловцы простаков
О неволчьем уделе твоем.
Слишком часто мы видели мертвых волков,
Мы по горло набиты враньем.
Человек человеку эпоха и мор,
Человек человеку ловец.
Ты по крови был волк. Ты по крови был вор.
Ты по крови птенец и певец.
Из заветных углов серебристую тишь
Воровал ты у всех на виду.
Ты повадкой был мышь. Ты повадкой был стриж.
Ты был рыбой, замерзшей во льду.
Мы вмерзаем меж стеклами мертвых домов,
Онемев или остекленев.
Ты ловец и улов. Вереницами слов
Ты из смыслов выводишь напев,
Волчью песню, стрижиный бессмысленный свист,
Водной глади беззвучный мотив.
Остается пробитый прожилками лист,
Каплю крови твоей сохранив.

***
Звенят созвучия мечами,
Колоколами, птичьим свистом,
Дождями льются, кумачами
Кичатся на торгу речистом,
Колдуют, молят, заклинают,
Работают с эфирным телом,
И умирают между делом,
И между делом умирают.

Я хочу говорить на других языках,
Чтоб слова оживали, меняли обличья,
Чтоб статичные смыслы и щебеты птичьи
Находили прибежище в наших устах,
И, как птицы, слетали из уст на уста,
Как молекулы воздуха, как поцелуи,
В эти ткани и в кровь проникали живую,
И служили в пространстве подобьем моста.

Птичий мост, волчий край -
Отыщи-передай -
Из ладони в ладонь, не жалей, не теряй.
Из ладони в ладонь, с языка на язык
То ли плач, то ли смех, то ли вздох, то ли крик.

***
И там, где лошади свернут с тропы
И углубятся в сумрачную чащу,
Мы дом поставим среди сосен спящих
На перекрестке жизни и судьбы.
Мы дом поставим в море тишины,
И дни - как бы косящий бег оленей -
Промчатся мимо спящих поселений.
А мы на них глядим со стороны.
И лес - олений дом и наш приют -
Укроет нас, и спрячет от погони,
Как сложенные домиком ладони
Свечу в ночи от ветра берегут.

***
И страха нет - я где-то возле дома,
Сижу в траве, и местность так знакома -
Забор, тропинка, серенькое небо,
И мелкий дождь, и радостный покой, -
Дай мне уснуть под ласковой рукой,
Не думая, но доверяя слепо.
Плывет туман, и пасмурное лето
Стоит во всеоружьи надо мной.
Пока еще на привязи челнок,
И бродит чья-то лошадь на кургане,
И шепотом рассказывают камни
Свой наизусть затверженный урок.
И всей-то тяжести - монетки в кулаке,
И никакого веса в теле кроме.
Сейчас отдам их деду на пароме -
И дальше буду ехать налегке.

***
Проблема идентификации себя.
Проблема идентификации эпохи.
Мы оборвали штурм на полувдохе,
И начали движение с нуля.
Но область неизвестна, и число
Не определено, и цель невнятна.
И, в общем, совершенно непонятно,
Куда на этот раз нас занесло.
Железом пахнет воздух. Стынет ртуть,
И током бьют поверхности предметов.
Давай-давай, классифицируй это,
Ищи ему название и суть.
Ищи его в таблицах и рядах,
Логарифмических и звездных схемах,
Среди имен, еще не нареченных,
Ищи его на стенах и устах.
Найди ему лицо и сотвори
Явление эпохи. Ход столетий
Оплел историю железной сетью,
И мы на звезды смотрим изнутри.

***
Все это ложь. Они прогнили изнутри.
Они отравлены нечистыми устами.
Бессмысленными общими местами
Они смердят, пуская пузыри.
В них щучья ложь и рыбья пустота,
Они больны водянкой и раздуты,
Они повсюду сеют страх и смуты.
И нет суда на них, и нет стыда.
Трещат, трещат, раздвоив языки,
И щелкают каленые орешки,
И скалятся в приветливой усмешке,
Змеиным ядом напитав клыки.
В них выморочный смысл и мертвый звук.
Мы безнадежно вязнем в их трясине.
Мы путаемся в липкой паутине,
Которую плетет слепой паук.

А если их поджечь - они горят
Так хорошо, так ярко и бездымно.
И остается неисповедимо
То, что не уместилось в звукоряд.
***
и любимые мной убегают в сады,
чтобы прятать улыбки меж мокрых цветов.
Мой осенний подарок, должно быть, готов -
С горьким запахом дыма и вкусом беды.
Тонкокожий и хрупкий осенний листок,
Разноцветный фонарик дождливого дня.
И беда обойдет и тебя, и меня,
И уйдет с облаками на хмурый восток.
Разноцветный кораблик на всех парусах
Пробегает по черной поверхности луж
В тридесятое царство невиданных стуж,
Чтобы тенью остаться на наших устах.

***
А потом эта ночь расстреляет меня, как маньяк.
Расстреляет в упор всю обойму огней, хохоча,
И бессвязное что-то крича, наобум, просто так.
Я ее выбираю на роль своего палача.
После ночи такой не бывает, не может быть дня.
Все закончится тут же, едва подберется рассвет.
Я уйду на рассвете, и вынесут деды меня
На широких плечах в этот город, которого нет.
Кладка каменных улочек, узкие щели бойниц,
Городская стена, а за ней над полями туман,
Ошалелая стая каких-то испуганных птиц,
Одичалый табун, и у самого моря курган.

***
Вся эта математика смешна.
Меж пальцами текут тысячелетья.
Нас наказали. Нас побили плетью.
Нам объявили, что идет война.
Чума упразднена, зимы не будет,
Вино и хлеб отменены как факт.
Дыханья ритм и пульс на целый такт
Сместились, изменившись в самой сути.
И что же нам осталось своего?
Болит рубец, и боль не иллюзорна.
Кто скажет, что бездействие позорно -
Не сможет больше сделать ничего.

***
Пена бессмертна, а тело бессильно и тонко.
Музыка плачет, а слову милей немота.
Пламя, рождаясь внутри, обжигает уста,
Музыка рвется наружу и рвет перепонки.

Встань, Афродита, из волн, и державу прими
Пены и пламени, музыки, слова и тела,
Ты, что мой голос желаньем и плотью одела,
Ты, что меня научила бояться любви.

Выдох и вдох, сокращение мышц, напряжение вен,
Волны о берег, движение магмы, изгибы ветвей, -
Области и элементы державы твоей,
Белая пена у розовых тонких колен.

Плоти сияющей вечный и радостный плен,
Песня огня и бессмертие вещей воды,
И полнота погруженной в себя немоты -
Вечный закон постоянной цепи перемен.
***
Где любовь улыбалась нам, сплескивая молоко, -
Нынче маленький остров, затерянный в северном море,
Знать не знавший сплошного потока всемирных историй.
Там легко умирать, и не нужно ходить далеко.

Я готовлю обед на веранде, и вижу тебя
То у кромки прибоя, то возле скалы, то за рощей.
Не модель мироздания, в общем, немного попроще -
Алгоритм дыхания, выдох и вдох осторожный, -
Это медное царство свернулось под яблочной кожей,
Это выдох и вдох, это тихий восторг бытия.

Я тебя охраню от беспамятства и немоты,
Я сумею пути заплести перед каждой напастью.
Равно радуясь ясному небу, ветрам и ненастью,
Я над северным островом птичьи раскину мосты.

***
Мы умеем всего ничего - умирать, где не надо:
Не у стен, не в траншее, не в госпитале - вне обряда.
Взорваны страхом, сомненьем, случайным снарядом,
Мы умираем в постели, забыты отрядом.
Пули для нас пожалели, добить поленились.
Оборвалась, перетерлась от времени привязь.
Нас не заметила наша родная эпоха.
Было не больно. И, в общем-то, было неплохо.
По мостовым растекались обычные лужи.
Мы умирали вне времени - где-то снаружи.
Нас не заметили. И потому не загрызли.
Смерть оказалась обычным явлением жизни.

***
А потом мы, конечно, поймем, и слова подберем,
Назовем это странное чувство белградским синдромом,
И научимся переживать, как обычный синдром,
По привычке не жалуясь родственникам и знакомым.

Мы привыкнем к бессилию воли и к власти тоски,
К беззащитности собственной, и к безответности неба,
И научимся бегать быстрей, чем летает ракета,
Чем взрывается бомба, наш дом разнося на куски.

А в конце мы разучимся бегать, и ляжем на снег,
И почувствуем холод и ненависть, и, замерзая,
Будем молча давиться холодными злыми слезами,
Равнодушных светил наблюдая бессмысленный бег.

***
Это странствие к мертвым богам и другим берегам
Ни за что не сменяю я, и никому не отдам.
По плечам одиноких курганов, ладоням степей,
Вслед за эхом летящих в неведомый край журавлей,
До реки, до излучин, до раковин в мокром песке,
Не спеша, сунув руки в карманы, идти налегке,
Не спеша, примечая детали, намеки, значки,
Попадать в поле зрения тысячеокой реки.
Быть в своем одиночестве частью, и целым, и всем,
Распадаясь и вновь собираясь гирляндой систем,
Растворяться и видеть себя как бы со стороны,
Удивляясь, как странно сбываются старые сны.

***
То ли лебеди, то ли - представьте себе - журавли
Унесли в тридесятое царство меня, унесли,
От осенней земли, что теперь остывает вдали,
На затерянный остров, куда не идут корабли.

Пусть я мертвый кузнечик в колючей осенней траве,
Пусть я дым над костром, пусть я камень в остывшей золе,
Я здесь есть - в этом стылом пространстве, на этой земле,
Я бесспорнее капель дождя на вагонном стекле.

Я твой северный остров, твой дом на морском берегу,
И сюда не добраться вовек никакому врагу.
От гусей-лебедей, от летящих на юг журавлей
Я тебя сохраню в бесконечной державе моей.

***
Не глядели бы глаза мои на снег,
Не дышала бы душа моя зимой.
Убежала девка шалая домой,
Улетела лебедь белая навек.
Только в лестничный пролет бежит вода.
Пробежали дни, и в луже календарь.
Каблуком по корке ледяной ударь -
И нога примерзнет навсегда.
Мой любимый, сохрани мое тепло
На ладонях, на губах и в глубине.
Мы хотели бы погибнуть на войне,
Но, похоже, перепутали число.

***
Равнодушное небо. Холодные капельки смысла.
Нескончаемый дождь поливает размокшую твердь.
Оскользаясь, съезжаем по склону. Дорога раскисла,
В чистом поле вдыхает рассвет наша чистая смерть.

Этот воздух промыт до стеклянного тихого звона.
Это наша свобода траву задевает крылом.
Мы уходим из дома. Съезжаем с раскисшего склона
И уходим искать наш затерянный в осени дом.

Среди трав, за холмом, возле моря, на запад от ветра,
На восток от луны, возле моря, на старом плато,
Мы находим свой дом. И не ищем иного ответа.
Просто входим и молча стоим, не снимая пальто.

***
И двор, и улица меня уже не помнят.
Асфальт не узнает моих шагов.
Мы остаемся быть в цепочках слов,
И в обстановке опустевших комнат.

Чужие улицы. Ни одного лица.
Чужие запахи, и нет ключей от дома.
Зияют трещины великого разлома
На скорлупе вселенского яйца.

И я иду - чужой среди чужих,
Друг другу безразличных и ненужных,
И отражаюсь в зеркалах и лужах,
И ухожу, и растворяюсь в них.

***
Я клянусь над огнем, я клянусь тебе в вечной любви.
Я не знаю, откуда берутся слова этой клятвы.
На осенней воде их чертили крылом журавли,
На осипшем ветру их упрямо твердили солдаты.

Я в свидетели клятвы беру эту иву, и степь.
Пусть они предадут меня, если я слово нарушу.
Пусть мне некуда станет вернуться, чтоб плакать и петь,
Пусть меня из души моей вышвырнет море наружу.

Я присягу свою повторяю над рыжим огнем,
Обжигая лицо и ладони, и губы словами.
Я клянусь тобой вечно дышать. Я живу этим днем.
Слышишь шорох? Не бойся - мы просто врастаем корнями.