Киммерийская Лета

Они приезжали под вечер, в сумерках. Мы разводили костер и ждали. Начинало темнеть-- там, из-за холма, появлялись первые всадники. Мы ставили котел на огонь, кипятили воду, заваривали травяной чай. А к ночи они уже были здесь-- все: люди, кони, волы, повозки. Ставили шатры, палатки, разжигали костры. Шумели, смеялись, переговаривались. Детишки бегали. Собаки - такие большие, кудлатые, улыбаются. Парни друг друга задирают, смеются, из разных... общин-- что-то про зимние дела, кто там откуда невест умыкать будет. Кузнец походную наковаленку ставил, молотом позвякивал. Приходил Отец. И старейшины, главы общин, рода. Садились у костра, пили чай. Беседовали. Так каждый год. Осенью, к осеннему равноденствию. Все роды сюда съезжаются. На ярмарку. На торжище. А я их жду. Жгу костер, слушаю. Так положено. Они кочуют по степи, год-- воюют, пасут коней, хлеб сеют. А к осени собираются. Возвращаются. А я их жду. Я и не знаю, что там, за холмом. Уехали-- скрылись в степи-- растворились-- потерялись. До следующей осени. Приедут--расскажут.

В этом году никого, кроме меня, не будет. Олег болеет, у Андрея занятия на кафедре начались, значит, встречать буду только я. В прошлом году Отец заметил, что нас все меньше, тех, кто зажигает костер, тех, кто ждет. Встречающих. А старейшины покивали: мол, да. Времена приходят в умаление. Теперь вот только я.

Море ворочается за пригорком, вздыхает. Спит. Оно всегда. И степь. И костер этот осенний всегда, хоть нас тут пятьдесят человек будет, хоть только я. И ярмарка. Тоже всегда. Сто веков. Я их жду. Встречаю. Это мой род. Мой Отец. Море. Вздыхает. Они у меня в крови. Смотрят моими глазами. Дышат. На меня смотрят. Живут. Один был. Сидит на пригорке, камешки бросает в море. А рядом конь пасется. Оседланный. Сумка приторочена, оружие. Стрекоза висит над травой. Солнце. А он сидит. Камешки бросает. И обо мне думает. Меня-то еще нет. Смешно. Меня еще восемь тысяч лет не будет, а он обо мне думает. Прикидывает, кто я буду, восемьдесят веков спустя. Родич. А я вот о нем думаю. Прикидываю, какой он. Может быть, это все одновременно.

Интересно, что я все помню как-то бессвязно, обрывками. Помню запах железа и кожи. Оружие и одежда. Меч и ножны. Седло поскрипывает, конь. Дышит в руки, подбирает корки с ладоней. Помню, что хлеб надо разломать над огнем. Руками. Подержать над костром. Это важно. Нарушить нельзя. Помню утро. Еще до рассвета, зябко так, серое, в дымке. Тихо. Где-то ребенок во сне захныкал, звякнуло что-то. Женщина встала, у палатки огонь разжигает, завтрак готовить. Помню. Ночь. Степь не спит, она как хищник, крадется куда-то. К морю? Трава холодная. А над степью - небо, как чаша. И звезды. До горизонта, по кругу. Небо круглое, над степью выгнулось. Моря не видно, черный провал. Песок холодный.

...Смотрят в спину. Я на виду, у меня костер. Надо бы из круга отойти. Не шевелюсь. Электричка. А может, какой-нибудь скорый. Вскрикнул и унесся в темноту. Кто-то смотрит в затылок.

Смерть в степи. В полдень. Прилетает со стрелой-- в бок, в спину, в горло. Падаешь в пыльную траву, захлебываешься, руки царапают рыжую сухую землю. Песок да глина. Кровь впитается, вырастет трава. Нас из этой глины лепили. Дышу. Значит, все не так. Солнце, горячий ветер. Запах травы. (Одними губами: смерти нет).

Я не боюсь. Ночью. Там, за холмами, воют. Волки. К осени они сюда перебираются, с севера. На дорогу выходят. Здесь прокормиться легче. У кого домики эти дачные за городом, на лиманах,-- рассказывают. В поселках ни одной собаки поздней осенью не увидишь. Волки. Я не боюсь. Сюда не сунутся. Это место. Оно не просто так. Его выбирали. ...Здесь лет пять назад решили профилакторий строить. Навезли цемента, труб каких-то, кран пригнали. И все. Травой поросло, следа не осталось. Ничего здесь не изменится, хоть века пройдут. Хоть до моря заасфальтируй, до самой воды. Прорастет полынь, вот и все.

И все-таки кто-то там смотрит. Клыки. Почему-то чувствуешь, что в затылок. Неволчья повадка. Хотя похоже. Вот они-то здесь и живут. Это место хранят. Нет. Не может быть. Нет. Холодно.

Там город. Его не видно, не слышно, зато отсюда он лучше охватывается сознанием. Становится на свое место. В степи. Такой компактный. И с двумя лицами: холодный, черный, лунный-- мертвый, и второй, живой, с булыжными мостовыми, с акациями, с домами-- здешний. Из этой глины выросший. Я не про него.

Они шатаются по ночному городу, заглядывают в окна пустыми глазами. Живут в степи. Никуда они не ушли. Я их чувствую. Похоже, они выросли из этой земли. Как я.

Как-то однажды подумалось: если не поеду в этом году. Кто костер зажжет? Просто интересно. Но, во-первых, если не поеду я, кто-нибудь другой поедет, и встретит, все равно встретит, так всегда было и будет. Во-вторых, я-то этого не увижу, не узнаю. А в-третьих, если найдется кто-то другой, то зачем тогда я? Отлучение. Вот отлучения я и боюсь. Не поеду в этом году-- оно кончится. Но только для меня.

Камешек с дыркой надо носить на шнурке, на шее. Отведет стрелу. Кузнец сказал. Он вообще много чего говорит, и все глупости. Волосы у него дымом пахнут. Или молчит и ухмыляется.

Дождик. Легкий, прозрачный. Это уже потом. После боли. Покой. Отпустило. Капли по лицу. Господи, тихо как. Шелестит в траве, теплый, прозрачный. Легко плачется. Уходит боль. Отпускает. Степь-- она немеряная, огромная. Рыжая бесконечная степь, в ней редкие города. Они приезжают из степи сюда, к морю. Почему? Море. Волны гальку катают. Свинцовые. Пена белая, шипит на камнях. Урчит, ворчит, как пес. Йодом пахнет. Сам себе принадлежишь. Ничей. Как море-- ничье. Не могу я этого объяснить, просто догадываюсь. Оно как-то связано с вечностью. Вот как хочешь, так и понимай. Надо приложить ухо к земле, она гудит, если что. Тоже он научил. Кузнец.

Сначала на востоке появляются сигнальные дымы. Потом зарево. Потом горит трава. Сколько раз? Отчетливо, совершенно точно - стрела в горло, рассекающий удар слева, огонь, аркан, конь, камни. А еще упоение. Люблю оружие. Умею выбирать. Это в крови, от них. Море-- ничье. А степь наша. И биться за нее. Вот ведь и это помню.

Греки ни черта не понимали, для них это все были варварские обычаи. Мол, жили здесь, в степи, кочевали, воевали, были воинами непревзойденными, но дикими. А потом, когда напали скифы, разделились на две партии-- царей и народа. Цари хотели со скифами драться, землю защищать, а народ-- спасаться бегством. И перебили друг друга, скифам и воевать не пришлось. Дети да женщины остались, расселились потом дальше, на запад. Не было у нас царей. Военные вожди были. Отец. Старейшины. А упрямые... Хоть кузнеца взять.

В прошлом году подарил ожерелье, из колокольчиков. Я говорю: где взял?-- Сковал.-- А может, снял с кого в степи?-- ухмыляется.-- А парни ваши говорят, что ты разбойник. Ухмылка у него волчья. Лапы загребущие. К такому только на свиданки в степь бегать. А другого и не надо.

Клочья пламени. Трава горит. Дым. Крики. Это тоже здесь? Чужие. Чужаки. Много, тьма. Их больше. Камни-- такие родные, валуны, курганы, идол древний, древнее нас-- отдать? Им-- отдать? Они убивают. Пока не уничтожат всех. А ты говоришь. Все равно умирать когда-нибудь. Прими бой, как же иначе-то? Я... Ну да. Конечно. (я встаю. взвожу курок. жду.)

Жду... ты думаешь, я знаю, как дальше? Что делать-то? Просто стою, как трава, как куст чертополоха. На пути стою. Ничего не происходит. Ничего... (я опускаюсь на колени, выпускаю из рук оружие. Бывает, что бессилие-это позор) Я не могу!!... Я не умею защитить! Неправда, что ничего не происходит! Кто-то сделает это вместо меня... Кто-то сделает это. Она не останется без защиты. Она не оставит себя без защиты. Для того они и кочуют по степи, мои родичи. Для того она их под себя переделала. Земля.

Сколько веков ни пройди, а они ее берегут. Погибают за нее. Ложатся в ее глину, и снова просыпаются здесь, среди обрывов, в сухой траве. Вон на кургане костер зажгли. Звезды глядят. Отражаются в глазах. Кровь на лбу, звезды отсвечивают. Надо обмыть, здесь родник камнями обложили, вода солоноватая, горькая, водорослями пахнет. Прислушивается к чему-то. К звездам? Волосы дымом пахнут.