- В мире достаточно много, - сказала Настасья Филипповна.

- Что вы имеете в виду? - отозвался, посматривая на нее, мужчина.

Настасья Филипповна отмахнулась, повторив сквозь зубы:

- Достаточно. - И тяжело задумалась. Взгляд ее остановился на переносице собеседника, уголки резко очерченного рта завернулись вверх, и лицо от этого светилось, замерцали глаза, вся она стала прелесть как хороша.

- Мудрого? - Мужчина постучал чайной ложечкой по краю блюдца и, стряхнув капельку чая, потянулся к сахарнице.

Настасья Филипповна не отозвалась. И мужчина в который раз за утро подумал о себе в третьем лице - да он просто идиот, к такой женщине и с утра! К такой надо приходить в сумерках, чтобы уйти с рассветом. Такие женщины, мстительно подумал мужчина, лучше всего воспринимают романтический стиль отношений. А он, - мужчина обругал себя вновь, - он, идиот, купился на ее имя- "Всю жизнь покупаюсь на внешнее, всю жизнь".

Настасья Филипповна очнулась и погасла, как гаснут матовые светильники, когда уже понятно, что развития не последует, а надо со стола собрать, и поскорее, отложив до следующего раза надежду на радость.

- А радости всегда есть место в каждом дне, - произнесла она громко.

Мужчина от неожиданного сильного голоса ее расплескал чай, смутился и вслух произнес то, что на разные лады повторял, переступив порог комнаты одинокой приятельницы, вдовы своего соседа, начальника, которому всю жизнь завидовал.

- Идиот! - сказал мужчина раздраженно, отряхивая залитый чаем край белоснежной скатерти тем движением, которым ложку встряхивал. Медленно поднялся, подошел к Настасье Филипповне с мыслью, что вот, не завидует он больше Феде, нет, не завидует, потому что нет Феди больше, а он, начальник, Ипполит Макарович Фесуновский, вот он есть, и сейчас подложит ладонь под ее просвечивающий сквозь пушистую молодежную стрижку затылок, свою интеллигентно-узкую, влажную от нервов ладонь, как делал когда-то и Федор, и успокоится. Или - или. Он склонился над пахнущей горячим чаем вдовой.

Настасья Филипповна разогнула всегда удивленные брови, мягко засветилась изнутри и сказала:

- Федя! Ты воображаешь черт знает что, идиот мой ненаглядный, - и приняла Федора на упругую грудь, обнаружив, что он опять плохо выбрит. И что день начался уже давно, и везде они опоздали - она с уборкой, а Федя со своей любовью, всегда не к месту и не ко времени.

Вдруг открылась дверь, и сосед, начальник Ипполит Макарович, призывно пошуршав свежими "Аргументами и фактами", вопросил:

- Чего он топчется, соседушка? Подавай хозяина!

Наступил обычный день обычной жизни супругов Настасьи Филипповны и Федора, недавно вышедшего на пенсию и еще не освоившегося с служебной свободой. Некогда обузданная здравым смыслом и службой, фантазия его расцвела, как запоздалый цвет бузины, белопенный и неуместный среди спокойной жизни, устойчиво и матово светящейся, как Настасья Филипповна - под его умиляющимся вольности ощущений взглядом.