ЭДВИГ АРЗУНЯН

ВЗБЕСИВШИЕСЯ ПРЕДМЕТЫ
отрывок из повести «В каюте лоцмана» ? в книге: «Чемодан» (Нью-Йорк, Lifebelt, 1999), стр. 199-200,202-203

Когда штормит, – зачастую больше, чем сама качка, досаждают взбесившиеся предметы. Всё, что не закреплено, – особенно предметы с малым трением, например посуда, – начинают ездить туда-сюда в ритм качке, но­ровят спрыгнуть со стола, разлиться и разбиться; кто посильней, т. е. большие предметы, норовят столкнуть со стола меньших.
Будильник, который перед сном я поворачиваю на письменном столе так, чтобы с койки был виден циферблат, к утру обязательно, как назло, поворачивается ко мне спиной. Вокруг него я специально ставлю предметы с большим трением – атлас, пачку тетрадей и т. п., – поэтому он со стола не спрыгивает, а только танцует по нему туда-сюда, туда-сюда.
А однажды мы вернулись откуда-то в свою каюту, и бутылка таллинской воды "Varska", которая стояла перед этим полувыпитая на столе, на­гло устроила катание по полу, с небольшими остатками воды, – а остальной водой описяла в нескольких местах пол. Выражение лица у бутылки было, – как у расшалившегося ребенка, которого взрослые неосмотрительно за­перли одного дома. Пришлось прочесть ей мораль и водворить с остатками воды обратно на письменный стол: качка, кажется поутихла. И вытереть тряпкой написянные ею лужицы на полу.
Сегодня погода поспокойнее – балла 4, предметы ведут себя спокойно. Лишь в кают-компании поданные к завтраку крутые яйца, которые буфетчица Вика положила по одному в отдельную тарелку для каждого члена экипажа, устроили пляску в своих тарелках, – и это катание яиц по тарелкам туда-сюда, туда-сюда создало даже своеобразную ритмичную и мелодичную музыку, как бы приветствуя моряков, явившихся утром к завтраку. Но вот в финал симфонии вторглись ударные инструменты: это моряки стали разбивать скорлупу для очистки, – и, по мере раскалывания музыкантов, музыка стала стихать. <...>
Когда был шторм в 6 баллов, ночью начала вдруг шумно кататься ка­кая-то невидимая посудина – и отбила у меня сон. Я целый час рыскал по каюте, заглядывал в шкаф, в письменный стол, в чемоданы, – но наглого нарушителя тишины так и не нашел. Только лягу в очередной раз на койку, уже засыпаю, а нарушитель тишины, словно притаившись, коварно ждет именно этого момента – вновь вдруг тарахтит, как барабан, или, ехидно скрежеща, катится.
Валя делает вид, что спит, хотя я уже несколько раз перелазил через нее с койки и на койку – и несколько раз включал свет. Наконец, я не выдерживаю и обращаюсь к ней, уверенный, что она не спит:
– Ну, ты же видишь, что я не могу найти , что это тарахтит. Может ты догадываешься, что это может быть?
– А ты посмотри крем для рук в одном из нижних ящиков шкафа, – ехидно, как мне показалось, улыбнулась она.
Я увидел в одном из этих ящиков бутылочку с белым кремом, – но она вела себя тихо, не двигалась, подпертая с обеих сторон разной мелкой галантереей. "Ну, я ж послежу за тобой", – злопамятно подумал я и замер в по­зе охотника, не спускающего глаз с дичи.
Тишина, ночное время отсчитывает свои секунды. 
И вот, при очередном резком вираже качки, белая бутылочка смяла под­пиравшие ее предметики и, безмятежно тарахтя и скрежеща, покатилась по коробке.
– А-а, вот она! – с этим ликующим возгласом я ринулся к ней, выхватил ее из ящика и готов было уже расправиться с этой гадиной: трахнуть ее об пол, и ее внутренности, белый крем, с останками ее тела, стеклянными осколками, живописно разлетелись бы по всей каюте, пачкая все вокруг... Я еле удержался от этой неправовой расправы без суда и следствия – удержался лишь благодаря вовремя услышанному внутреннему голосу: "А в чем она, собственно виновата – она лишь слепое орудие куда более могущественной силы – разбушевавшегося Нептуна!"
И я пощадил этого маленького, безвольного нептунова пособника – бутылочку с белым кремом – и поставил ее на пол, подперев со всех сторон обувью.
– Не могла сказать о ней раньше! – упрекнул я Валю; а она продолжала ехидно улыбаться.
Казалось, сон был окончательно отбит. И я демонстративно прибег к лет 30 назад открытому мной необычному снотворному: интенсивным упражнениям для рук и грудной клетки прямо среди ночи.
– Ты что?! – удивилась Валя.
После снотворной разминки я, в энный раз перевалившись через Валю, влез на свое место на койке, улегся. С надеждой и страхом я стал вслушиваться: правильно ли я выявил главного нарушителя тишины и не окажется ли, что я заподозрил невинного, – а нарушитель лишь затаился и сейчас опять, как только я начну засыпать, ехидно начнет свое дьявольское тарахтение? Но нет, слава Богу, теперь, наконец, все было почти тихо – лишь мелкие, почти безобидные дребезжания и шорохи, которые постоянно сопровождают нас даже при отсутствии шторма и к которым мы уже в общем привыкли, как привыкли к небольшому постоянному звуковому фону ветра и волн.