НА ДРЕВНЕМ ЯЗЫКЕ... (часть 3)

***

ПИСЬМО

Пишу из Кракова, живу на Францисканской,
флажками праздника листва повисла
или несется в быстром польском танце,
а я гуляю каждый день вдоль Вислы,
зеленой, серебристой и холодной,
глотающей облатку солнца тихо,
вино тумана пьющей... Ветер. Лодки.
Театр - осень. Где здесь вход, где выход?
А пани Бомбелевска поит чаем,
глядит на музыкальную открытку
от сына, Бомбелевска все скучает
и рада гостье: "Жить одной - вот пытка"
Бормочет пани:"Матка, Матка Боска..."
Мария со стены на нас взирает...
Ты за меня совсем не беспокойся,
здесь тихо, здесь любая боль стихает.
Ну что еще? Стоит все так же Вавель,
сон королей храня достойно, строго,
в костелах мессы утром славят Бога,
ко мне влетает пенье из-за ставен.
Дух католичества так холоден, и ближе
к народу церковь, проще все, эстрадней,
да вот орган приподнимает нАд ней
все выше... Там уж запредельность дышит.
А человеческой любви больной дыханье
покажется и сбивчивым, и слабым,
и можно дальше жить...

***

Нас швыряет время как пену,
разгулявшись, швыряет море,
без различья: дурак иль гений.
Клио помнит сонмы историй…

Связи рвутся больно и скоро,
но куда от этого деться?
Только я и мое море,
только я и мое сердце…

***

СТАРЫЙ ПОЭТ

Снежные хлопья - это клочки стихов,
что, забавляясь, кружит с утра весна.
Старый поэт написал стихи про любовь,
думал - на все времена, но вмешалась она -
юная, злая, холодная дура-весна.
Лист разорвала и развеселилась вновь!
Ни человека в округе, ни яви, ни сна…
Белые хлопья - разорванная любовь!

***

МАРИЯ

Между женами другими, чем я лучше, Боже мой?
Много праведниц на свете, есть смиреннее меня.
Но маслины, лавры, мирты охраняют мой покой,
светел день над Назаретом, а душа светлее дня.
Только Божий храм любили, а теперь весь мир люблю,
мир как будто в колыбели - отблеск Слова Твоего.
Я рубашку для Младенца на ступеньках дома шью,
тень на ней крестообразна от ветвей иль облаков…
За водой соседки ходят, за руки ведут ребят,
предо мной все Ангел Божий… Сон ли это? Нет, не сон!
Я дитя ношу в себе, а оно уже распято,
я дитя ношу в себе - Божий мир уже спасен.

***

В нас проступают тех людей черты:
Мария, Магдалина, Петр, Иуда…
Все они здесь, так буднично просты,
все просто от предательства до чуда.
С нас шелуха смывается веков
молитвы очистительной водою,
и сутью проступаем, без штрихов
случайных мира, как перед бедою.
Пред ликами бесстрастными икон,
что окна в горний мир, светлее люди.
Тысяча лет, как день, что сон времен?
Все времена пройдут, Христос пребудет.
Мир иллюзорен, будто бы кино,
на светлом фоне бытия иного,
я не актриса, зритель я давно,
вокруг слова, вначале было Слово.

***

Ехать к тебе, в твой морозный Краков,
Купить билет и сесть на варшавский поезд.
Пива купить, быть свободной от всяких страхов,
И сохранить лишь любви беспокойный поиск.

Не позвонить тебе и не сказать, что еду
Снегом на голову в твой заснеженный город,
Как в ледяной океан мне нырнуть с разбегу,
Вовсе не зная как выплыть - бездонен холод.

Ехать в купе с поляком, чье имя - Ежи
(Читал Галчинского мне по-польски, а я - переводы
ему), а пейзаж за окном донельзя заснежен…
Ну а у нас - беседа и пиво от непогоды.

В поезде свет потушили и только лишь тьма и лик
Снега, и каждый один в утробе ночной вагона.
И вот: "Пани, Краков!",- мне кричит проводник.
И словно выстрел в глаза - желтый свет перрона.

***

КИНБУРНСКАЯ КОСА

Я иду по степи и не помню: откуда и кто я,
Эта ночь меня видит насквозь и все знает она.
Тыщи глаз притаились меж трав и меж ветками хвои,
Тыщи звезд утонули в озерах и смотрят со дна.

Я не знаю, куда я иду мимо призрачных сосен,
Но ведет меня степь, как ребенка счастливая мать.
И приду ли я в дом, иль в холодную, мокрую осень,
Степь меня защитит и уложит в тиши отдыхать.

Путь мой с млечным путем совпадает покуда возможно -
Молоком от небесных коров я упьюсь допьяна.
Растворюсь и исчезну во всей я вселенной тревожной,
А потом оживу в придорожных пучках бурьяна.

***

И. Павлову

По старой Одессе гуляем уж час или два,
Друг другу даря разогретые солнцем слова,
Прибило друг к другу нас как-то прибоем весны,
Мы две одинокие лодки и ныне дружны.
Король седовласый в ботинках, разбитых как жизнь,
Ты полон рассказов живых, как и ты, так держись!
Придавят поэта к земле только камни утрат -
Мы всюду чужие, мы всюду свои, нет преград
Меж нами и миром и все открывает нам суть,
И тот не один, кто увидел свой истинный путь.
На этом пути много божьих нежданных даров,
И светится вязь на газете набросанных слов.

***

СТАРИННЫЕ ЗЕРКАЛА

Старинные есть в доме зеркала -
Безмолвные свидетели времен
Иль окна в прошлое, хранят событий клад,
Былое помня, словно долгий сон.

И отблеск Леты в блеске серебра,
И образы былого вдруг со дна
Плывут, и возникает их игра
На глади вод - их вижу я одна.

Концы веков, начала, перелом
Времен - все спуталось в пурге седой зеркал.
Вот капитан хромой, что строил дом.
Он эмигрантом был и уезжал

В Бразилию в семнадцатом с семьей.
А вот рабфаковка - то бабушка моя.
А вот война и год сорок второй,
И чуждой речи лязг и толчея.

Столовая для немцев здесь была.
А вот вернулась бабушка с детьми.
Вот тети смерть покажут зеркала:
Была невестой и не стало вмиг.

Всю правду знают эти зеркала
И в амальгаме сохранят навек:
Кто был отец твой, кем сама была,
И лучше помнят все, чем человек.

Пожар ли снится нам, веселый бал,
Иль треск в печи зимой сухой сосны -
Быть может, это память тех зеркал
Тревожит нас, вливаясь в наши сны.


***

Это не листья уносятся ветром, а люди.
Люди как листья: и старые и молодые.
Ветер уносит эпохи и ворохи судеб,
Лишь остаются дома и деревья седые.

Лишь остаются деревья - свидетели буден.
Только деревья так стары и молоды разом.
Знают что было, что есть и предвидят, что будет,
В небо врастая ветвями по неба наказу.

Люди уходят - внезапно срываются с веток.
Жизнь - это лишь черенок, что от ветра трепещет.
Люди целуют, страдают и просят советов -
Миг - и уходят, оставив лишь фото и вещи.

Все же зачем-то нужны наши судьбы и встречи,
Жизни нужны, даже если лишь миг мы прожили
Здесь на земле. Здесь нужны наши души и речи,
Наши тела - крепость мускулов и сухожилий.

***

КИНБУРНСКАЯ КОСА

Здесь море и небо
на равных ведут диалог,
здесь чайки не клянчат кусочков
поджаристой булки.
Разбросаны хаты в степи,
как хотел того Бог,
а степь - это синий кувшин,
удивительно гулкий.
И нас веселит бормотание старой сосны,
что с ветром блажным дурит голову
здешнему миру,
и ночь выпускает свои невесомые сны
для тех, кто устал от общения с массой
эфира.
Огромное манго висит молодою луной.
Откуда такое?
Принесено морем наверно.
А сети рыбачьи как город,
Наполненный ветром…
Откуда все это?
Да просто ты, милый, со мной!
Гамак твой качается между звездой
и водой,
меж жаждою жить и засохшей степной
лебедой.

***

Молчите, и слушайте и очищайтесь слухом,
быть может груши те, на ветке, даже муху
ждут чтоб шепнуть ей: "Жизнь сладка, пуглива,
разливы звуков, бабочек разливы…"
Я поняла, что груша есть пророк
в отечестве своем неторопливом,
Возможность говорить - вот это диво,
молчащих лишь пустив через порог.
Самодовольство тяжкий есть порок…
Самодовольство глухо, как гербарий
запыленный; который собран в срок,
расклеен, и надписан, и на старый
чердак заброшен, там забыт навек,
а за стеной сады…


***

Г. Подвойскому

Актер театра "До небес",
поэт ореховых скорлупок
друзей менял на шум и блеск,
но нынче стало не до шуток…
Скорей Августа, чем Елена
она явилась. Как царевна
рожденного с ней вместе царства.
Веленьем жить звучало "Здравствуй!"
И в августовский сад входили
и были, были, были, были!
А облака над головами
летели тихими словами…
Листки стихов, как будто листья
на землю падали и кистью
своей на них потом писали
дожди, закаты, ветры, дали.

Но уводило вечно Лену
из Вечности шальное время.
Он оставался во вселенной
своей один, иглой затерян.
И в дом входил свой, где вода
и мох покрыли фреской стену,
и лампу зажигал, когда
куда-то пряталась звезда
в оконной раме, как в оправе,
и в сумасшествии своем
не понимал, что время право.

***

МОРЕ

Мой берег овеян
Не знаю, какими ветрами...
Какие здесь замки
Из мокрых песков возвышались?
Я их разрушаю одними
наплывами пульса!
Я - пляж у своих берегов.
А какой-то наивный чудак
В жалкой будке,
Зовущейся "радиоузел",
Считает, что он управляет
Всей жизнью на жёлтой земле -
- на моём берегу.

***

Поэту А. Букову

Всего на мгновенье мы встретились в зыбком пространстве,
но свой океан у меня, ты - властитель другого.
И солнца два разных над нами в плену постоянства,
но, как Афродита, из пены рождается Слово.
Слова - наши дети, мы пестуем истину слов,
доколе над нами не восторжествует Молчанье.
Любви и разлуки пред нами трепещет улов.
Всего на мгновенье слилось океанов звучанье…


***

Возле картины А. Тер-Каракозянца "Земля молчания"

В венах у этой земли древняя кровь
И золотого неба над нею дым.
И протянулась ручья серебристая бровь
На темном лике ее быстрым бегом живым.

Это Армения иль Палестина - едва
Нужно нам знать, это просто Земля Молчанья,
Где позабылись, где умерли слова,
Кроме того, которое было вначале.

***

Тысячелетье в Лету улетело...
Мой дом - ракушка под времён ветрами,
увитый виноградом "Изабелла",
осыпан неба щедрыми дарами:
листвой и перьями, акации цветами.
А стены дома - это Плача Стены,
разрушены, облуплены местами
и слёзы лет на них и счастья тени.
Одним окном глядит он в небо прямо,
окно такое фонарём зовётся.
И словно веко дом прищурил раму,
вбирая массу синевы и солнца.
В грядущее плыву я в доме этом,
в моря иных миров, что вдалеке.
Но говорят со мной лишь, с поэтом,
акации на древнем языке.

***

С.А.

Так резко солнце октября,
так беззащитны дни.
Дрожащий страх листву напряг.
О, страх старух, усни!

Усни зимой, когда тебя
накроют простыней
в больнице зимней и, любя,
забуду шорох твой.

Любовь трезвее в январе,
чем в нервном октябре.
Спокойней в ломком серебре,
чем в янтаря игре.

Но время - тонкий ювелир
возьмет любви янтарь,
оправит в лед, отправит в мир,
затем оправит в гарь!

И как растерян всякий, кто
любовь в себе таит,
пред сумраком дорог - их сто,
а в Лету век летит!

***

И все ж приходит ночь,
и глаз Луны глядит
по-рыбьи, стон - "Невмочь!"
дерев-кариатид.
Моллюски звезд лежат
на круглом сонном дне.
Все просто, как душа,
когда искуса нет.
Не спи душа, проснись!
Устроены хитро
и виноградный лист,
и голубя перо.
Но все же, если ночь
нам как покров дана, -
нужны мы, и точь-в-точь
даны нам имена!

***

Пылью лунной быть на твоих стопах,
ветром в твоей ленте, молоком в твоей кружке,
папиросой в губах, тропкою в чабреце,
лавкой, где отдыхаешь, твоей раскрытой книжкой.

Ниткой обвить тебя, окружить, как простор,
быть временами года для глаз твоих ненаглядных,
и огнём в камине, и крышей дома,
что защищает тебя от дождя.