- 1 -

Их было четверо, говорят. Самому старшему недавно исполнилось сорок, и он знал, что остальные за глаза называют его Дедом. Им-то было не больше двадцати, наверное. Ночь была такой, что не видно было даже лиц, хотя они сидели на корточках буквально в метре друг от друга. Ни луны, ни звезд - небо полностью закрыли тучи, мерцали только огоньки папирос. Ветер, внезапно спустившийся откуда-то с гор, уносил дымок сразу, растворяя его в воздухе. Впрочем, оно и к лучшему.
Место, на которое они наткнулись несколько часов назад, было удачно расположено. Психиатрический диспансер - брошенный, судя по всему, совсем недавно. Они подошли к нему в сумерках, и несколько часов следили за зданием, пытаясь понять, есть ли там люди. Зашли внутрь только после, удостоверившись, что оно брошено. Врачи покидали диспансер, видимо, в спешке, потому что внутри, насколько можно было разглядеть ночью, все находилось в ужасном беспорядке. В пустых кабинетах валялись разорванные книги, пухлые папки с бумагами, несколько медицинских халатов, множество разных справок с треугольными печатями. В конце коридора стоял искореженный открытый сейф, от которого почему-то тянулась дорожка запекшейся бурой крови. Зато во многих помещениях нетронутыми остались привинченные к полу железные кровати.
Перекур заканчивался. Чиркнув спичкой, старший поднял с пола один из документов, исписанных крупным размашистым почерком. К левому углу листа скрепкой была прикреплена фотография молодого парня с настороженным и диковатым взглядом. Пока спичка не догорела до конца, старший успел прочитать диагноз, обведенный фиолетовыми чернилами: "вялотекущая неврозоподобная шизофрения. Госпитализирован в связи с непсихотическими нарушениями поведения - патохарактерологическими реакциями".
- Где они теперь? - риторически спросил другой, подвинувшись поближе к старшему, но ни к кому не обращаясь конкретно.
В темноте кашлянули. Сначала тихо, потом сильнее, с каким-то бульканием и хрипом, вырывающимся из глотки.
- Замолчи, - резко, но без злости сказал кашлявшему старший. У парня было что-то с легкими, какое-то серьезное, но не заразное заболевание. Наверное, астма. И хотя никто не показывал этого, остальные его жалели. Возможно, тот даже думал, что скоро умрет - поэтому и пошел с ними, все равно нечего терять. Хотя кашлял-то он не всегда, а сейчас, видно, что-то нашло. Нервы, может.
- Добротно сделано, - проведя рукой по стене, произнес первый говоривший. - Не в нашем веке. В таком месте настолько большие здания сложно построить, тут оползневая зона. Мы год назад церковь разбирали, старая была, а из города дали команду - дорогу новую проложить. Народ сбежался, протестовал, но милиция разогнала. Священники, правда, бузили - жаловались наверх, но дорога-то важней. А взрывать нельзя было - там камень какой-то редкий, для строительства полезный. По камешку разбирали. Еле-еле, раньше ведь церкви на века строили. Три недели в разгар жары на это ушло - жаль, что не дали взорвать. Правда, ряженые клялись, что если будут взрывать, то только с ними.
- Попам хорошо, они смерти не боятся, - сказал кашлявший. - Думают, что в рай попадут, где ничего не нужно делать. Я разговаривал с одним - у него отец раньше был попом, а потом бороду сбрил. Так у них в семье все так - работать на государство не хотят, но приходится, зато хотят в рай, где будешь лежать целыми днями и брюхо чесать.
- Больные люди, - согласился с ним другой. - Вот в психбольницах от этого и лечат.
Старший выбросил окурок на пол и педантично затоптал его. Ему не нравились эти разговоры. Своего первого человека он убил в семнадцать лет. Им оказался поп. Ну, как убил? Так получилось. Не специально. Поступила информация, что в одном из домов прячутся бандиты. Обложили дом, предложили сдаться. В ответ - выстрелы. Начали стрелять тоже, затем ворвались во двор. В углу калитки мелькнуло что-то черное - он наугад выстрелил. Потом уже, когда все было закончено, зашел на тот участок двора и увидел толстомордого попа, лежащего на боку - оказывается, они в его доме прятались. С серебряным крестом на животе, большой бородищей. Пуля попала в шею, и он тогда почему-то подумал, что убитый умер не сразу, а мучился еще. И поморщился от этого - он не любил, когда мучаются. И сам, конечно, хотел умереть, если придется, тоже так - не мучаясь. Раз - и все. В сердце. Он еще тогда снял крест с его шеи - куда тот потом делся, уже никто и не помнит. Жаль.
- Луны нет, - прозвучал совсем тонкий, почти девичий голос. Обладатель этого голоса говорил всегда очень тихо, будто боялся, что над ним будут насмехаться. В 18 лет, чем бы ты не занимался, ко всему относишься болезненно. Особенно, если дело касается чего-то, задевающего самолюбие. Пусть даже это надуманная проблема. - Плохо, что нет луны.
- Может быть, это хорошо, - буркнул старший.
Они шли на восток третьи сутки. Уже третьи сутки ничего не происходило, поэтому дисциплина стала хромать. И перекуры совместные он раньше не поощрял, но так уж получилось.
Пока, впрочем, можно было немного расслабиться. Брошенная больница располагалась в ущелье - отсюда очень удобно наблюдать - и обстреливать - единственную горную дорогу, по которой пришли они, а, значит, могли прийти другие.
… Кашлявший разбудил их через два часа.
- Не знаю я, - сумбурно говорил он, трясясь от напряжения и кусая нижнюю губу, - Откуда взялись, не знаю. Человек десять, сюда не подходят, трутся возле дороги. Вроде, нас не заметили.
Быстро отдав указания, старший полез на второй этаж. Через полчаса вернулся.
- Взрывать хотят, - сказал он, бешено вращая красными от хронического недосыпа глазами. - Ущелье взорвут, чтобы единственную дорогу повредить. Нас тоже может зацепить, слишком близко. Скорее всего, не будет больницы.
- Уходить надо, - сказали ему. - Глухое тут место. На восток нужно.
Дернув щекой, старший застыл, глядя на свои ноги.
- Зачем они это делают? - наконец произнес он, хищно улыбаясь. - С какой целью? Думаем! Одна ведь причина только. Кто-то должен пойти по этой дороге, ясно?
- Предупредим, - уловив его мысль, быстро сказал кашлявший. - Нам бы только дойти туда.
Старший схватил его за плечо. Надавил даже, будто желал вогнать в землю. А потом просто обвел всех тяжелым взглядом - молча, и все поняли его.
- Их не больше десятка. Других рядом нет, для такого дела армии не нужны. А если дорогу взорвут, никто по ней больше не пройдет… И сразу уйдем.
Но он ошибся. Не успели они уйти. Кроме той группы, которая попала под их пули и частью была убита, а частью рассеяна, были вокруг и другие. Много. Как это получилось, и откуда они взялись, никто из так и не понял - просто в один миг мрак вокруг озарился вспышками и ярким светом, а больница превратилась в ловушку. Но все же каждый раз, когда те, другие, пытались вплотную приблизиться к больнице, старший и остальные встречали их шквальным огнём из подвала, окон и крыши, и те отступали. Так длилось два часа.
А на третий их стали убивать. Первым погиб кашляющий парень - по-дурацки, совсем глупо. Находясь на верхнем, третьем этаже, он непроизвольно отшатнулся от прогремевшего рядом взрыва, оступился, и упал вниз. Не разбился, но сломал одну ногу и позвоночник. А затем уж снова закашлялся. И кашлял долго, навзрыд, отхаркивался кровавой слюной, хотя в его состоянии малейшее сотрясение тела причиняло ему не боль, а нечеловеческие муки. Но самое страшное - он не потерял сознание от боли. Почему-то не потерял. Поэтому когда подошли те, другие, - не сразу, часа через полтора - он только извивался верхней половиной туловища, подвывал, плевал кровью, и беспомощно скреб руками по пыльной земле. А потом, увидев их, начал плакать. И даже когда он был мертвым уже, его небритые щеки оставались мокрыми.
Ну а второй, который был строителем, не выдержал, помутился рассудком, как недавние пациенты этой злосчастной больницы, и все кричал сдавленным, срывающимся голосом. Потом он решил сдаться. Старший, которого уже два раза легко ранили, попытался задержать его, но тот дергался в истерике, словно припадочный, и после короткой борьбы прострелил старшему ногу, раздробив ступню, и ушел. Тогда старший, обезумев от боли, сумел на миг сосредоточиться, и прицелившись, убил его выстрелом в спину. Тот сначала упал на четвереньки, затем лицом вниз. Так было.
А тот, что стеснялся своего девичьего голоса - он так умер. Сумев выскользнуть из больницы незамеченным через окно на первом этаже, он понял, что прорваться не сможет. Тогда спрятавшись в какую-то ложбинку - размером в два человеческих роста, не больше, - скрючившись, как только мог, он закрыл свое лицо руками в надежде, что те пройдут, не заметят, что ночь спасет. Он не поднимал голову, парализованный страхом, и хотел только одного - слиться с землей, стать неотличимым от неё, раствориться. Но ночь уже заканчивалась, и с первыми минутами рассвета к ложбинке неслышно подошел кто-то из тех, затем спрыгнул вниз и воткнул острый нож ему в горло.
И только старший был жив еще. Волоча перебитую ногу и кусая землю, чтобы не дать крику вырваться наружу, он дополз до одной из дверей больницы и затих там, дергаясь, когда раздробленная ступня натыкалась на камни. Но место он выбрал неудачно, кто-то заметил его, и маленькие кусочки смерти окончательно исполосовали его ноги.
Где-то там, за холмами, в рассветной дымке, внезапно появились вспышки огня. Затем бухнуло эхо взрывов, и он понял, что оттуда, из-за ближайшей гряды, уже идут. Но радости уже не было, только полное равнодушие. Он подумал о дороге, которую именно они не дали уничтожить, но тоже - без каких-либо эмоций, будто это не имело никакого к нему отношения. Он скомкал несколько листов с личными делами пациентов, которые валялись и здесь, и почти уже не понимая, что делает, засунул этот бумажный комок себе в рот, чтобы не кричать. Ног, по сути, уже не было - только красная кашица из перемолотых костей ниже пояса. Вытянутое здание больницы освещали первые лучи солнца; когда он уже не мог ни о чем думать, мелькнула мысль, что она красивая, и если повезет, туда когда-нибудь вернутся врачи и снова начнут лечить людей. Мелькнула мысль и пропала. Чужие шаги все приближались - когда они послышались совсем близко, он матерно выругался и выстрелил себе в голову.
Полчаса ему не хватило всего. Даже минут пятнадцати, по правде говоря. Когда с запада наконец-то выдвинулись наши, ввязавшись в бой, он теплый был еще. Лежал на боку, с отросшей бородой, скорчившийся, и выглядел точно так же, как первый убитый им человек - неизвестный священник в тысяча девятьсот двадцать первом году.

- 2 -

Как сказано в любом путеводителе, древний Свято-Богородицкий монастырь, расположенный в горной части Крыма, по праву считается главной жемчужиной региона и необыкновенным святым местом, духовное значение которого трудно переоценить. У его величественных стен находится источник святой воды, а на монастырской территории захоронены видные Владыки православия, к гробницам которых постоянно стекаются паломники со всех концов СНГ.
Впрочем, монастырю досталась сложная судьба. В 1923 году, когда он насчитывал уже более четырехсот лет со дня основания, его закрыли по приказу советских властей. Имущество монастыря было разграблено, а монахи - расстреляны. С тридцатых до конца восьмидесятых годов ХХ века там размещался психоневрологический диспансер.
После того, как монастырь был возвращен в лоно Церкви, здесь была проделана огромная работа - в частности, раскопаны и восстановлены гробницы православных Владык. В том числе - великого духовного праведника Святителя Тихона, обладавшего даром целительства от Бога, Высокопреосвященнейшего митрополита Агафангела, казненного большевиками, и многих других чудотворцев, к могилам которых не иссякает поток паломников и туристов.
С тыльной стороны монастыря, вдали от туристских троп, расположено еще одно небольшое захоронение. Там, в братской могиле, похоронены четыре человека, имен которых установить не удалось. По легенде, в годы войны отступающие немецкие захватчики пытались взорвать монастырь и единственную горную дорогу, по которой шли наступающие части Красной армии. И якобы именно эти безымянные бойцы, которые, как считают историки, были либо бежавшими из плена красноармейцами, либо партизанами, пробивающимся к нашим войскам, остановили разрушение святыни и держали оборону до тех пор, пока не пришла подмога. Однако все там и погибли.
Паломники и туристы к этой невзрачной могиле, конечно, не ходят, но священники более-менее поддерживают ее в надлежащем состоянии. Не часто, но раз в три-четыре года кто-то подкрашивает оградку, зато бурьян, вырастающий на могиле каждое лето, выкорчевывают постоянно. Только красный серп и молот на гранитной плите почти совсем стерся.
Одно время в среде патриотических организаций возникла идея причислить погибших бойцов к лику святых, как новомучеников, страстотерпцев, принявших мученическую кончину за православную веру. И хотя даже игумен монастыря, отец Кирилл, допускал, что они могут быть отнесены к лику святых, так как, спасая храм, приняли смерть за Христа, а от новомучеников не требуется благочестивой жизни до страданий, ведь страдание за имя Христово вменяется им в праведность - дело потом как-то не сложилось и заглохло. Зато на волне поднявшегося интереса к этой истории в расположенном неподалеку от монастыря небольшом городе главную площадь - Ленина - переименовали в площадь Четырех героев. Правда, ничего, кроме дешевых кабаков и помятых проституток, обслуживающих дальнобойщиков, на ней нет, но и то память.

… Их было четверо, говорят. Самому старшему было сорок, и остальные за глаза называли его Дедом.

Александр Закладной