Tonight the sky is bloody-red.
I think that I am going mad.
Among the clouds the face of yours
Appears like my eternal curse.

Наверху облака, ниже дверь кабака.
Там свобода бежит, тут пропойца лежит.
В небе кружится бал, здесь же кто-то блевал.
Снизу вверх я смотрю и устало курю.

Чувствую, это лето меня точно доконает. Парит неимоверно, солнце просто исходит жаром, и если постоянно не заливаться пивом, то уже через несколько минут глотка становится сухой и шершавой. Солнечные очки, конечно же, до известной степени спасают от бьющего сверху света, но даже в них я периодически останавливаюсь посреди улицы, чтобы как следует прочихаться - это даёт о себе знать моя многократно клятая аллергия. Дождя не было уже недели четыре, и очень хочется верить, что сегодняшняя дикая духота является предвестником хорошей вечерней грозы с громом, молнией, а может быть даже и с градом. Да и облака, разрозненными хлопьями ваты плывущие по небу, внушают некоторую надежду. Впрочем, практика показывает, что на всё на это нельзя слишком уж рассчитывать, хотя дождь сейчас не помешал бы никому. Осатаневшему от жары городу он бы принёс прохладу и, пусть временное, но всё же облегчение, мне же - какое-то подобие душевного комфорта. Для поклонников всяческих там Оффспрингов* целый месяц сплошного солнца это, конечно же, рай на земле, ну а мне явно не хватает немного негатива в природе. Я хочу, чтобы с неба беспрерывно лило, хочу пристроиться под какой-нибудь аркой, слушать Radiohead* и наблюдать, как тугие водяные струи станут хлестать по земле, распугивая горожан и курортников. На худой конец можно будет просто посидеть на своём крытом балконе с Ремарком в одной руке и сигаретой в другой. Кстати, по вечерам после дождя небо над моей крышей приобретает загадочный красноватый оттенок, на фоне которого полуразрушенный дом напротив вместе с парой высоченных деревьев выглядят почище, чем обложка любого думового* альбома. В последнее время моя склонность к созерцанию находится на весьма низком уровне, но очарование этого вида столь велико, что иногда я могу часами стоять, уперевшись руками в балконную решётку, и смотреть вдаль, позволяя мыслям течь в самых прихотливых направлениях.
Но всё это мечты, а в реальности я толкаю двери компьютерного магазина "WorldTech", пряча бутылку пива в задний карман джинсов, дабы не смущать умы администрации и клиентов. Подобная техника у меня наработана годами практики, и за несколько секунд поллитровка уютно пристраивается в районе моей левой ягодицы, прикрытая сверху помятой футболкой с угрожающей надписью "Samael". Вхожу внутрь. Магазин (а точнее говоря, некая помесь выставки достижений современных компьютерных технологий и офиса) встречает меня блеском стёкол многочисленных стеллажей, гудением системных блоков и упоительной прохладой, порождённой великим изобретением людского гения - кондиционером. Человек по имени Норм, из-за которого, собственно, я и оказался в таком непривычном для себя месте, сидит прямо напротив входа перед каким-то навороченным монитором и упоённо клацает клавиатурой. Размеренной походкой подхожу к нормовскому столу, бесцеремонно плюхаюсь в небольшое кресло и с ходу выдаю цитату из Ницше по поводу смотрящих в бездну,* отдавая дань своей излюбленной традиции эпатировать окружающий люд, начиная с порога. Впрочем, на Норма моё ёрничество всегда действовало слабовато, вот и сейчас он невозмутимо переводит взгляд с экрана на меня, еле заметно улыбается и протягивает для пожатия руку. От столь явных проявлений иммунитета к своей харизме я прихожу в неистовство и начинаю откровенно юродствовать, изощряясь на все лады. Спич мой поражает своей масштабностью и синкретизмом: здесь и эпические истории о кровавых схватках с "христианскими отродьями", и исполненное неизбывного трагизма повествование на тему "Объятия зелёного змия", и величественная ода утреннему кровохарканью. Я уже вплотную подбираюсь к недавно разработанной концепции вселенского эгоизма, как вдруг замечаю, что Норм совершенно спокойно продолжает заниматься своей компьютерной белибердой, не проявляя даже видимости заинтересованности моим словоблудием. Да, при таком раскладе руки опустились бы у кого угодно. Я всё же делаю последнюю отчаянную попытку хоть как-то впечатлить публику, но и извлечённое из кармана на глазах у всего магазина пиво не производит ровным счётом никакого эффекта. Засим, я окончательно увядаю, и, отхлебнув изрядный глоток "Таллера", совершенно потерянным голосом прошу принести мне пять болванок по двадцать пять центов за штуку. Норм отправляется в соседний зал за заказом, я смотрю ему вслед и вспоминаю, как мы с ним на кухне заедали водку пельменями и слушали "Детей декабря"* на старом отечественном проигрывателе. То было безумное время, когда наша хайрато-джинсовая компания могла целыми днями бродить по улицам, дуя "Red Bull"* и приводя в недоумение прохожих своим идиотским смехом - таким, какой можно вызвать у человека только в шестнадцать лет. Тогда нам не нужно было искать повод для радости, она и так пёрла из нас во все стороны. Самое же главное заключалось в том, что почти каждый день мы открывали для себя что-то новое в окружающем мире и кайфовали от этого в святой и простодушной уверенности, что так будет продолжаться вечно. Рок-н-ролльно-алкогольно-либидозным радостям молодых посвящено огромное множество книг, но мне всё-таки кажется, что мы стоили того, чтобы о нас была написана ещё одна. И дело здесь вовсе не в моём непомерном тщеславии, просто наш круг действительно был необыкновенным. До сих пор по городу можно услышать бесконечно далёкие от реальности легенды, из жизни моих друзей, которые так очаровательно сочетали в себе застенчивость с бесшабашностью. Норм, кстати, увековечен в одной из них, как изобретатель убойного коктейля по типу гриновского "Боже мой",* куда входила водка, пиво и Кока-кола. Потягивая эту незабываемую смесь, мы продружили вплоть до самого окончания школы, а потом мой верный соратник встретил Норму, которая из всего окружения своего ненаглядного больше всего не любила меня, женился на ней и, съехав с родительской квартиры, окончательно пропал из поля нашего зрения. Не работай он сейчас в двух кварталах от моего дома, мы бы по-прежнему общались исключительно через посредничество общих знакомых. Правда, задумываясь над этой ситуацией, я неоднократно ловил себя на мысли, что Норм мне уже далеко не так интересен, как то было во время оно. И не важно, почему это случилось, по причине ли моего снобизма, либо из-за семейной жизни, способной исковеркать кого угодно - суть тут всё равно одна и та же. Ну а вся клоунада, которой я упоённо предавался пару минут назад, была всего лишь следствием подсознательного раздражения, испытываемого мною в последнее время при виде этого человека. Я вряд ли был бы способен жить так как Норм, изо дня в день двигаясь по стандартному вектору "дом-работа-дом", лелея беременную жену и наслаждаясь рассуждениями на тему предстоящего ремонта в своей квартире. От подобного варианта бытия моя "творческая натура" тут же встала бы на дыбы, требуя в качестве компенсации как минимум двести грамм, ну а вот Норм счастлив, видно это невооружённым взглядом, и можно держать пари, что в его внутреннем мире царит спокойствие и благодать (не то, что у некоторых). Хотя, что уж там, выбор за меня никто не делал, я знал, на что иду, кроме того, даже в подобной ситуации можно найти свои плюсы. По крайней мере, Норм и ему подобные однозначно лишены удовольствия закрыть лицо волосами и предаться на глазах у окружающего люда возвышенным страданиям под звуки чего-нибудь из HIM.*
Проходит несколько минут, по истечению которых появляются болванки с Нормом придачу. Я сую ему причитающееся с меня, в большинстве своём сильно измятое и в некоторых местах даже слегка надорванное, а затем между нами возникает заминка. Затевать долгоиграющий разговор мне совершенно не хочется, да и Норму, похоже, не терпится поскорее вернуться к своим обязанностям, однако, прерывать общение сразу же после акта купли-продажи было бы не слишком вежливым. Выхожу из положения, начиная перечислять коллективы, в потенциале должные занять место на только что приобретённых болванках. В итоге мы ещё немного времени довольно вяло обсуждаем пути развития современного музыкального шоу-бизнеса. Потом следуют дежурные рукопожатия, обмен стандартными формулами прощания, и, наконец, я отчаливаю, напоследок изобразив руками помпезный жест, призванный, вероятно, символизировать всё величие и мощь мирового зла. Дверь за моей спиной недоумённо скрипит, и я думаю, что нормовские сотрудники за ней испытывают сейчас приблизительно те же эмоции. Дикие люди, дети гор, ну что ещё здесь можно сказать?
После ворлдтековского кондиционера жара на улице кажется ещё невыносимее, что мгновенно порождает желание дальнейшего пива, каковое и приобретается в соседнем ларьке. До запланированной на вечер поездки остаётся ещё больше шести часов и передо мной автоматически возникает проблема их рационального использования. Конечно, с точки зрения логики мне стоило бы сейчас отправиться домой, чтобы отоспаться, хотя бы частично сбросив с себя многодневную усталость, усугублённую к тому же двумя литрами "Таллера". К сожалению (а летом это проявляется особенно), логика не слишком-то любит вступать со мной в альянс, и поэтому я начинаю движение в сторону, прямо противоположную местонахождению моего дома. Там, на городской площади есть уютные скамейки в тени деревьев и ларьки с недорогим пивом, и даже (да простят мне дамы и пуритане) относительно пристойные общественные туалеты. Ну а самое привлекательное в этом месте заключается в том, что где-то рядом с ним живёт Лайт, и у любого сидящего в тени какого-нибудь платана, коих так много в районе нашей любимой площади, есть реальный шанс повстречаться с этим чудом природы. Мне, правда, ещё ни разу не выпадало такого счастья, однако, почему-то именно сегодня я уверен, что обязательно с ней столкнусь (в чём есть изрядная вина выпитого за день пива). Может быть даже она будет одна, и нам предоставится потрясающая возможность забыть на какое-то время о необходимости корректировать своё поведение, подстраиваясь под окружающих. Мы поговорим о литературе и о музыке, о себе и о других, периодически я стану ёрничать, а она смеяться - так может продолжаться до бесконечности. Но вот вопрос, хочу ли я чего-то большего, чем эти долгие разговоры с лёгким намёком на флирт? Ответить однозначно сложно, и всё же я скорее склоняюсь к отрицательному варианту. Одиночество, конечно, штука несладкая, да и мысли о будущем без семьи и близких в последнее время всё чаще и чаще бродят в моей голове. И тем не менее, несмотря на все эти душевные порывы, мне проще всего жить так, как это происходит на сегодняшний день. Практика показывает, что интеллектуальные беседы рано или поздно превращаются в рутину, и хорошо, если это будет просто топкое болото, в котором увязаешь так быстро, что не успеваешь даже крикнуть. В худшем же случае начинаются скандалы, при одной мысли о которых меня всего передёргивает. По моему, с течением времени я потерял веру в существование на земле этого самого "своего человека", который так всем нам необходим…
Я готов уже продолжать дальше свои рассуждения, но неожиданно обрываюсь прямо на середине мысли, вдруг осознав, какую чушь несу. Идиот, причём в кубе! Это же надо такое придумать: "одиночество", "будущее без семьи…" Интересно, что бы сказала на это Пьюрити, которая ждёт тебя сегодня с разогретым ужином, а может даже и бутылкой "Шардоннэ"? В конце концов, как всем хорошо известно, поиски добра от добра ещё никого ни до чего хорошего не доводили. Но в таком случае если всё то, что я говорю себе, действительно правда, отчего мне тогда не становится легче? Впрочем, вопрос этот риторичен. Я прекрасно всё понимаю, и знаю, что в личных отношениях нет ничего хуже таких вот встреч по инерции, которая имеет очень неприятную тенденцию затягивать человека. Кстати, интересно, что бы мне далось легче: признание Лайт или расставание с Пьюрити? Но и в том, и в другом случае упаси меня все тёмные боги предпринимать что-либо по-пьяни: мало того, что на утро будет безумно стыдно перед самим собой, так ещё и можно навсегда потерять расположение к тебе человека. Всё, даю себе зарок - любые серьезные действия совершать исключительно в трезвом виде, и так в последнее время замыленное восприятие реальности стало для меня почти нормой. Чёрт дери, как всё же жаль, что наушники сдохли. Хорошая порция чего-нибудь, типа Moonspell,* пришлась бы мне сейчас очень даже кстати…
Тем временем я продолжаю преодолевать те пять кварталов, что отделяют меня от площади. В отсутствие плейера мне не на чем сконцентрировать своё внимание, поэтому в процессе ходьбы я предаюсь ленивому созерцанию происходящего вокруг. Здесь нужно заметить, что, несмотря на общую обыденность, на глаза мне время от времени попадаются достаточно занятные вещи. Вот, например, парочка, самозабвенно целующаяся на перекрёстке. Он клещами притянул к себе свою пассию, глубоко запустив пятерню в её каштановые волосы, но ей, похоже, это даже нравится. Даже его сумка, неким совершенно изуверским образом втиснувшаяся между бёдрами голубков, вызывая чёткие ассоциации с картинами Дали, совершенно не мешает им предаваться радостям жизни. Чуть поодаль какой-то маргинал, приподнявшись на руках над краем мусорного контейнера, самоотверженно ныряет вниз, по всей видимости, в надежде раздобыть что-нибудь себе на обед. И слившаяся в поцелуе пара, и опустившийся тип в мусорнике со стороны кажутся полностью поглощёнными своими занятиями, и в их поведении можно проследить даже некоторую аналогию, если конечно, не принимать во внимание специфику деятельности в первом и втором случаях. Налицо классический пример дуализма, который, как мне кажется, характеризует практически любой аспект нашей жизни. Если разобраться, то всё человечество, да что там человечество, я сам, постоянно мятущийся между мечтами и реальностью, напоминаю такое себе странное создание, потерявшееся где-то посреди дороги от альтфатера к влюблённым. Выбирать в такой ситуации каждый волен сам, но всё же рискну предположить, что зачастую желание плотно набить брюхо, пусть даже и отбросами, превалирует над высокими материями. Ничего не поделаешь, telle est notre vie.*
Следующая мини-сцена на моём пути также не лишена интереса. Взгляните, прямо посреди улицы валяется дохлая кошка. Морда перекошена предсмертным оскалом, один глаз почти полностью выдавлен из глазницы, над начинающем разлагаться трупом восторженно гудят мухи. А теперь обратите внимание на прохожих, которым эта кошка так неэстетично попадается на пути. В большинстве случаев реакция их совершенно однозначная. Все они просто-напросто огибают дохлое животное, смотря при этом куда угодно, только не под ноги. Может даже сложиться впечатление, что кошка находится в каком-то ином измерении, и видеть её могу только я, остальные же описывают перед трупом кривые, лишь повинуясь какому-то шестому чувству. Всё это очень сильно похоже на одну из сцен "Тёмной башни",* когда компания главных героев из Срединного мира попадает в Нью-Йорк семидесятых. Роланд и его спутники остаются невидимыми для обитателей нашей реальности, однако, прохожие, интуитивно ощущают их присутствие на своём пути и обходят препятствие, сами не отдавая себе в этом отчёта. Здесь происходит примерно то же самое. Две умопомрачительно одетые блондинки, место которым в лимузинах их богатых содержателей, а уж никак не на раскалённой и грязной улице, цокая многосантиметровыми шпильками, движутся прямо на лежащее поперёк дороги животное. В последний момент они вдруг расходятся в разные стороны и одновременно проплывают мимо распластавшегося на асфальте предмета, причём синхронности движений этих дам может позавидовать любая пара олимпийских чемпионов по художественной гимнастике. Я смотрю на всё происходящее со стороны и откровенно умиляюсь как координации девушек в пространстве, так и очередному подтверждению своей теории уже упомянутого дуализма или, если угодно, вселенской концепции единства противоположностей. Возвышенное и земное, цветение и разложение, прямо Виктор Гюго какой-то!* Проблема заключается лишь в том, что подобного рода сравнение отнюдь не свидетельствует о каких-либо достоинствах двух расфуфыренных блядей (великий Боже, я снова теряю очки в глазах пуритан и дам).
Между тем я уже достигаю пункта назначения и, преодолев небольшую аллейку, с двух сторон обсаженную неидентефицированными мною зелёными насаждениями, попадаю в самый эпицентр человеческой активности. Здесь с шумом бьёт фонтан, галдят дети, а активисты очередного молодёжного движения предлагают всем встречным значки, деньги от продажи которых пойдут на благое дело реабилитации наркоманов и алкоголиков моего несчастного поколения. Хотелось бы знать, отношусь ли я к последним, а если да, то где можно зарегистрировать себя в данном статусе и, соответственно, получить шанс на возвращения в мир норматива. Хотя, в принципе, тут возможен ещё один альтернативный и, на мой взгляд, более гуманный вариант, иначе говоря, выдача некоторой суммы особо страдающим с похмелья с целью поправки их самочувствия… Ну да ладно, мы не станем претендовать на эти крайне сомнительные перспективы, особенно если учесть, что в одном мне сегодня всё-таки повезло. По крайней мере, этим вечером я буду лишён счастья ютиться на самом углу скамейки в обществе доброго полдесятка своих сограждан и пускать сигаретный дым вниз, дабы не оскорбить их обоняния запахом дешёвого табака. Собственно, на самом деле удивляться здесь нечему, ведь нынешняя жара способна загнать в помещения даже ярых завсегдатаев этого места. Что ж, восславим Провидение, столь любезно предоставившую нам возможность насладиться всеми благами жизни в течение предстоящих нескольких часов.
Итак, я начинаю вальяжно обозревать пустующие скамейки, выбирая наиболее подходящую. Не знаю уж почему, но внимание моё привлекает горбатый и к тому же давно не крашенный урод, к которому я неспешно дефилирую. Усевшись, мой зад еще долго ёрзает на расшатанных досках сиденья, пока тело не приобретает наиболее комфортную позу. Засим на свет божий из рюкзака появляется пачка сигарет, зажигалка и "Воронья дорога" Бэнкса,* призванная хотя бы частично компенсировать оставшийся дома плейер. Закуриваю, рассеянно пробегаю пару строчек, лениво поднимаю взгляд вверх… и, поражённый, застываю, будто обращённый в камень открывшимся мне. Нет, конечно же, я не увидел там ни лика Творца, ни таинственных знаков, за которыми спрятаны все тайны Вселенной - надо мною всего лишь покрытое причудливой формы хлопьями облаков голубое летнее небо. Но именно облака, на которые мы постоянно смотрим, не замечая их истинной красоты, сейчас накрепко приковали моё внимание. Они уже больше не похожи на вату, а скорее напоминают ладьи каких-то неуклюжих великанов, стремительно несущих своих странных хозяев по морской глади. Последний образ выглядит настолько реальным, что я тут же начинаю гадать, куда держат путь небесные корабли, и что ждёт странников в конце пути. Быть может, они возвращаются к родным берегам из далёкого путешествия, и дозорный на носу уже оглашает воздух радостными криками при виде показавшейся на горизонте земли. А может, им суждена тяжесть великого горя, когда ладьи войдут в гавань, и ошеломлённые великаны узреют перед собой руины разграбленного и дотла сожжённого города. И долго ещё их неповоротливые тела будут растерянно бродить среди развалин, и над мёртвой пустыней, вчера лишь бывшей цветущей и плодородной равниной, встанет несмолкающий безутешный плач.
Сигарета дотлевает между пальцами, забытый Бэнкс окончательно потерял всякую надежду вновь привлечь внимание хозяина, а я всё никак не могу выйти из своего полутрансового состояния. Только теперь великаны-мореходы в моей голове уступили место гораздо более актуальным вещам. Глядя на небо, я неожиданно сам для себя осознаю всю абсурдность происходившего со мною последние несколько лет. Постоянно задаваясь вопросом, отчего мы всё время не даём себе жить по-настоящему, несмотря на столь короткий срок нашего пребывания на земле, я продолжал двигаться вперёд так же, как и все остальные, не делая ни малейшей попытки вырваться из-под каждодневного гнёта моральных и социальных ограничений. Но сейчас, замерев перед грандиозностью разворачивающейся в небесах картины, я чётко понимаю, что дальше так продолжаться не может. Всепоглощающее ощущение эйфории охватывает моё естество, я порывисто вскакиваю со скамейки и быстрым шагом направляюсь к ближайшему телефону, на ходу вытаскивая из бокового кармана рюкзака записную книжку. Через пару минут я позвоню Брайту, давнему другу Лайт, узнаю её домашний номер, наберу его, попрошу к трубке ту, которую так давно хотел увидеть и назначу ей встречу. Где-то уже ближе к вечеру мы соберёмся в условленном месте и станем бродить по городу, не особо заботясь о направлении. Пожалуй, по дороге можно будет ненадолго завернуть в какой-нибудь кабак, где я пропущу пару кружек пива - не больше, ведь в последнем просто не возникнет необходимости. Не знаю, чем закончится наше общение, да дело здесь и не в этом, важно лишь то, что я наконец-то смогу отпустить свои чувства на волю и полной грудью вдохнуть воздух свободы, свободы от самого себя.
До телефона остаётся уже совсем немного, когда на пути моём возникает непредвиденная преграда в лице компании примерно из десятка человек. Предводительствует ею некто Сьюприм, с которым мы когда-то несколько раз пересекались в одной полуподвальной забегаловке, служившей пристанищем для различной псевдо-творческой молодёжи. Остальные члены сборища мне в большинстве своём также знакомы, хоть и не настолько хорошо, чтобы пить с ними на брудершафт. Тем не менее, сегодня Сьюприм по случаю своего дня рождения настроен весьма радикально, и уже через десять секунд после приветствия я слышу приглашение пройти в близлежащий бар, чтобы всем вместе слиться в экстазе празднования знаменательного события. Пытаюсь на ходу придумать некие правдоподобные обстоятельства, требующие моего присутствия в совершенно ином месте, но в результате это приводит лишь к усилению напора со стороны уже изрядно подогретых сьюпримовцев. Звучат заманчивые обещания масштабной пьянки и бесплатного коньяка. Последнее изрядно колеблет мою решимость, да и к тому же плещущееся в желудке пиво после непродолжительного тайм-аута снова начинает активно требовать добавки. В конце концов, я прихожу к компромиссному варианту. В моём нынешнем состоянии назначать свидание Лайт было бы не совсем разумным, да и необходимость звонить Пьюрити и отменять ещё несколько дней назад оговоренную встречу тоже не вызывает у меня энтузиазма. Совершенно очевидно, что лучшим выходом из данной ситуации будет встать завтрашним утром после долгого и крепкого сна, привести себя в порядок, а уже потом браться за воплощение в жизнь новоиспечённой концепции. Пока же можно смело присоединяться к любителям изысканных алкогольных напитков, благо времени впереди у меня предостаточно…
Отправляемся в бар, на поверку оказывающийся средней руки и чистоты питейным заведением. Поначалу я несколько неуютно чувствую себя среди развалившихся на высоких стульях друзей именинника, так как уровень концентрации спиртного в их крови чуть ли не на порядок выше, чем мой. К тому же Сьюприм, при всей своей неглупости, всегда казался мне человеком с гнильцой, которая особенно подчёркивается постоянно бегающими туда-сюда маленькими глазками под узким лбом с налипшей на него прядью чем-то смазанных волос. Да и его манера бесконечно восхвалять свои великие свершения в различных областях науки и творчества (весьма вероятно, по большей части мнимые) вызывает у меня если не откровенное раздражение, то уж во всяком случае, иронию. Но вот появляется долгожданный коньяк и баланс между мною и остальными собравшимися начинает быстро приходить в норму. Уже после четвёртой рюмки я нахожу с ближайшими соседями по столу общие темы для разговора, несмотря на то, что ничего интеллектуальнее Рамштайна* они за свою жизнь явно не слушали, ну а какой-нибудь час спустя у нас с Сьюпримом затевается совершенно умопомрачительная беседа на тему сослагательного наклонения в мировой истории. В конечном итоге мы оба приходим к выводу, что опереди СССР Америку в середине сорок пятого с появлением ядерного оружия, мир сейчас был бы полностью коммунистическим. На Ямайке открылся бы второй Артек, отличающийся от прототипа разве что некоторым растаманским уклоном, ну а фильм "Звёздные войны" повествовал бы об ожесточённой борьбе землян с мерзкими капиталистами-инопланетянами, предводительствуемыми олигархом Дартом Вейдером. По окончанию нашего диалога, за время которого мы, к слову, успели употребить ещё грамм с двести, благодарные слушатели препровождают меня к автобусной остановке, причём по ходу дела я своим непревзойдённым баритоном исполняю несколько знаменитых народных песен, повергая в экстаз всех попадающихся навстречу прохожих. Уже погруженный внутрь, автобуса я на несколько минут отключаюсь, а, придя в себя и продрав глаза, обнаруживаю, что за окном начинают зажигаться фонари, означающие, что предсмертная агония ещё одного дня подходит к концу. Я вдруг вспоминаю о своих недавних посиделках в парке и поднимаю взгляд выше, но как ни стараюсь, не могу ничего разглядеть на небе, всего за несколько часов ставшем низким и мутным. На мгновение я представляю себе Лайт, которая танцует неведомый мне танец, скользя над грядами облаком, затем этот образ меркнет. Прикрываю глаза, упираюсь коленями в спинку кресла напротив и пытаюсь мысленно сосредоточиться на предстоящей ночи, что должен провести с женщиной, которую не люблю…