***

СЕЗОН ДОЖДЕЙ

И дело явно дрянь. И дождь стеной -
он холоден настолько, что о снеге
невольно призадумался бы Ной,
решившись покататься на ковчеге.
В окрестностях созвездья Гончих Псов
вполне безлюдно. Заперты ворота
на тридцать три замка и на засов,
покрытый полустёртой позолотой.

Заброшен храм Верховного Суда,
привратник запил горькую украдкой,
в сторожке затворившись от стыда…
Я слышал, пресловутые осадки
кого угодно могут доконать -
всё кончится банальным нервным срывом...

...ложится вечер в мокрую кровать
и скалится невесело и криво
возникшей ниоткуда темноте.

...Опять стучат в проклятую калитку -
и, как всегда, наверное - не те,
угрюмые, промокшие до нитки,
и сгинут к наступлению утра -
за полчаса до серого рассвета,
упомянув какого-то Петра,
не давшего желанного ответа.

Хреново мне. Не ладится никак.
Зарос мой сад по пояс сорняками…
Я слышал, что сейчас везде бардак.
Внизу - понятно. Но - за облаками?..

И всё-таки идут четвёртый год -
дожди, дожди... Ещё лет пять и - море.
Хронически с погодой не везёт.
А главное - ведь с нею не поспоришь.
И завтра будет то же, что вчера.
Крылатые попрятались по гнёздам -
со скуки спят. Нелётная пора.
Но им, по крайней мере, снятся звёзды,

а мне что делать? Бледная тоска
сидит напротив, радостно зевая,
и кажет кукиш. Крутит у виска.
Реальна до того, что - как живая.

Свихнусь. И не иначе. Где сосед?
Ситар в углу - от прошлого визита
пылится сто, а может двести лет...
ну вот - не помню... Многое забыто.
Оно понятно, там у них - Восток,
который: "...дело тонкое, Петруха..."
Другой сосед - на Западе. Итог:
когда нужны - их не дождаться. Глухо.

...Лежит свет тусклой лампы на столе,
ни строчки, ни намёка на полслова...

...окончится всё тем, что на Земле
прочтут про взрыв очередной сверхновой.

***

ИСТОПНИК

На площадях говорят о тебе -
вроде ты запил, но я им не верю,
ангел сыграл на картонной трубе
и в кочегарку захлопнулись двери.
Время посева - в гудящую печь
бросить угля семь лопат или восемь,
лязгнуть заслонкой. Курнуть, да и лечь,
вновь померещится - прошлая осень
стала весной, отменив холода,
бродит в зелёных и ярких одеждах…

…Странная сказка в безмолвии льда
с ясным отсутствием всякой надежды.

Здесь у печи - не уют, но тепло,
там, за стеною - не знают об этом,
иней в окне укрывает стекло,
врёт календарь - заявляет про лето.

Надо бы выйти сегодня во двор -
хлеб на исходе, на небо хоть глянуть…
Только за дверью - пустой коридор
щерит клыки плотоядно и пьяно,
и никогда никуда не спешит -
смотрит, глаза по-змеиному сузив,
на неизбежность поимки души -
жертвы своих бесконечных иллюзий.

…Как говорил гражданин Ланцелот,
череп дракону ломая прикладом:

- Каждому хочется жить, только вот -
тут есть такие, которым не надо.

Пыльная лампа и ворох газет,
рваный бушлат на казённой постели,
кашель с утра от плохих сигарет,
хуже всего, что достали метели -
воют и воют. И ниже нуля
градусов тридцать. И сорок. И двести.

Слышно, как в камень замёрзла земля,
слышно, как ветер взлетает и крестит
город косым и корявым крестом -
тем, на котором распяли Андрея…

Спит позабытый, заброшенный, дом -
нет никого.
Но теплы батареи.

***

ЧЕМ ДАЛЬШЕ ВВЕРХ…

Чем дальше вверх, тем ветер холодней.
Отчётливее пропасть расстояний.
И спит земля.
И небо спит над ней.
Привычный город прячется в тумане,
в котором он не тот.
И не такой.
О нём - ни сожаления, ни грусти.
А только неподвижности покой.
И память, что сейчас тебя отпустит
исчезнуть без надежды.
Без следа.
И стать одним из множества молчаний.
И там, где ты вчера ответил: "да",
сегодня выйдешь вон, пожав плечами.

Погасишь свет.
Пусть смолкнет телефон.
Слова пусты, в них слишком много фальши.
Снаружи мир - не более чем сон,
и ты не хочешь знать, что будет дальше.

И в двух мирах живя, и там, и тут,
мы кажется знакомы и похожи -
тебя давным-давно нигде не ждут,
и обо мне никто не вспомнит тоже.
На это сорок раз по сто причин,
об этом шелестят дожди у дома.
Ты слышишь их.
Поэтому один.
И вряд ли что-то будет по-другому.

И просто ночь. Сияют этажи,
и вдоль домов листвою ветер вертит.

Чем дальше вверх -
тем призрачнее жизнь.
И видно, что она короче смерти.

***

ЗОЛОТЫЕ КУПОЛА

Государь император серебряных гроз,
твоя свита - из тёмных. К тому же - не спит,
полагая, что ночь - это слишком всерьёз.
Это город теней.
Не для всех он открыт.
По прошествии сроков, как белых дождей,
по прошествии жизни за номером пять -
во дворце ожидают приезда гостей,
и они не заставят себя долго ждать,
и появятся с той стороны облаков.
Ляжет вечер к воротам -
прохладен и сер.
Государь император страны дураков,
вышло так, что у нас по три дюжины вер
на десяток адептов.
И кто тут не жрец?
Кто, пусть раз, не зажёг в древнем храме свечу?

Святый Спасе, помилуй...
Небесный отец,
я бы пел общим хором. Но вот не хочу.

Я бы вышел во двор. А вокруг - терема.
Снегопад заметает - хоть сани готовь.
Ом, апостол Андрей...
Ом, апостол Фома, -
говорили архаты, что бог есть любовь.
Говорили, а лица - бледнее, чем снег,
и в глазах безнадёга зелёной тоски...

Мы не можем при мире. Наш дом на войне.
Мы привыкли бомбить. Мы привыкли в штыки.

Так аминь, Государь. Кто ещё здесь не пьян?
Ухмыляется месяц сиреневой мгле...
Снится братьям Чечня.
Снится братьям Афган.
Кто подался в быки, кто сидит на игле.

А другим - долгий путь после слова "прощай",
и увидеть всё то, что пройти не успел...
Пьётся время, как свежезаваренный чай.
Но на дне - только дно.
А за дном - беспредел.

В колесе у сансары бубенчиков ряд,
и звенят золотисто -
послушай их звон...
Мы из этого звона отлили оклад,
но пока под него не сыскали икон.
Может статься, сойдёт за святого восход -
уберут оцепление с Лысой Горы.
Человеческий Сын не распят, а живёт
вне законов и правил нелепой игры.
По которой, нас делит -
на этих и тех -
новый маленький фюрер великой страны.

За моею душой несмываемый грех -
утверждать то, что мы повсеместно равны.

...Всё идёт, как идёт. С колокольни моей
виден Будда и Спас.
И сидящий Аллах.

Виден Киев ночной.
И пунктир фонарей.

Отражение звёзд в золотых куполах.

***

КРАСНАЯ СТЕНА

Барабанит дождь в ночи, окна в каплях - связках бус, на губах опять горчит табака привычный вкус. У стены приткнулась ель, не разобрана кровать - не уснуть, не лечь в постель... Да и в общем - наплевать. За окном бежит вода, замывая алый след, год промчался - не беда, а беда, что новых нет - возвращаясь, всякий раз воскресает молодым... Здесь оценивают газ, там - оценивают Крым. Снова происки врагов независимости стран, стук тяжёлых сапогов о паркет: "но пассаран!" Я давно не вижу лиц, и не слышу слово "брат", в суете передовиц, где под тусклый звон наград объявляет новый круг карусель телепрограмм - вместо дружественных рук фронтовую сотню грамм.

Расскажи мне, славянин, что в России - хорошо. Что не давят души в блин, не стирают в порошок. У таможенных дверей год прошёл - его не жаль. Жаль, что делят: тот - еврей, я - хохол, а ты - москаль. Пустозвонная река топит утренний эфир, и проблема языка, поистёртая до дыр, прижимает день к стене, и, зверея, входит в раж - на войне, как на войне. Кто не с нами - тот не наш. А не наш, так значит - враг... но никто не будет сметь диктовать мне, что и как, и кому, я стану петь.

Расскажи мне, как в снегу тонет сонная тайга. Я приехать не могу, я в бессмысленных бегах от Сибири, только вот - сердце рвётся пополам, половинка здесь живёт, а вторая где-то там. Половине снится лес, свет вечернего костра, а вторая сдохнет без ленты вещего Днепра. Я сто лет не видел гор и на ветках снегирей, загнан в пыльный коридор мира запертых дверей.

Расскажи мне, чем больны наши головы с тобой, от безумной тишины - только выпить за покой, водка - горькая полынь, а душа - нательный крест... Спит твой дед, пройдя Хатынь, спит и мой, увидев Брест. Ты в той жизни был живой, да и я тогда был жив, хоронил нас под Москвой на двоих один разрыв, не осталось ни хрена - пограничные столбы и кирпичная стена, чтобы мы разбили лбы. Та стена красна как флаг и бела как первый снег, там и здесь - один бардак, и по кругу вечный бег.

Барабанит дождь в окно, ночь взошла на пьедестал. Мне не спится. Мне - темно. Я там что-то потерял, в том загадочном году, он отныне - "прошлый год", память пляшет под дуду бесов топей и болот, что наигрывают вальс, вдохновенен их кураж:

- Предъявите аусвайс!
- Предъявите свой багаж!

И стоит, как монумент, на могиле у славян наш родной, всеобщий мент - как обычно в стельку пьян. Ковш баланды и чифирь - мир давно полублатной...

Расскажи мне про Сибирь.
Мне не видно за стеной.

...Барабанит дождь в ночи, окна в каплях - связках бус,
на губах опять горчит табака привычный вкус...

...Барабанит в окна дождь... Барабанит в окна дождь...
...Барабанит в окна...
...Барабанит...

***

СЕРЕБРЯНЫЙ КРУГ

На изнанке у света - почти не видна -
есть глубокая ночь.
А за нею - предел.
Это так же, как плыть возле самого дна,
задохнуться и лечь. На камнях. Возле тел,
тех, кто раньше за час,
плюс неделя,
плюс год,
в этом царстве теней проложили маршрут.
Чтобы впитывать кожей причуды погод
и событий, которые здесь не идут.

Время очень условно. Загаданный срок
сокращается утром примерно на треть -
таковы расстояния прошлых дорог
и число тёмных окон, что будут гореть
желтоватыми точками где-то вдали,
образуя отчётливый контур креста -
так случалось не раз на полотнах Дали,
в ту эпоху, когда он писать перестал.

Потому, что за текстом - иные слова.
За рисунком - сплетение линий и лиц.
Это так же легко, как живая трава
принимает упавшего молча и ниц.
Как стрелу тетива отправляет ветрам,
а они не упустят подарок из рук…
Восемь ясных созвездий сидят у костра,
заключив его в ровный серебряный круг.

Можно долго пытаться, но в круг хода нет.
Каждый шаг - по кривой.
Дальше, прочь от огня -
в заголовки статей третьесортных газет,
где усердно и бешено молятся пням
обитатели древних лесов и равнин,
в коих вымерло всё, на сто вёрст - ни жилья.
Там гуляет лишь дождь. Бесконечный. Один.
Превратилась в болото и киснет земля.

В этой жиже увяз твой заброшенный дом -
покосился и крышу задрал шутовски.
Сивка Бурка родился банальным ослом.
Ярославна Мамаю стирает носки.

Это просто настолько, что дальше никак.
Всё, что слышно - лишь крики
усталых трибун.

Да полощется мокрый и выцветший флаг.
Да ползут в небе тучи, как серый табун.

***

ЗОЛОТО И КАМНИ

На улице минус десять. Явилась зима - встречай. Мир плавает в снежной взвеси. Ты пьёшь, обжигаясь, чай. Отныне тут будет север, он явно надолго к нам. Шлёшь письма. Почтовый сервер в ответ предлагает спам.

Читай или нет, но соткан из этого свет давно. Мы дети в подводной лодке, а лодка легла на дно. Она не всплывёт, я знаю, она не вернётся в порт. Мелькают рыбёшек стаи. Песками заносит борт.

На суше о нас не помнят. Не ждут никого. Не ждут. Вся разница - те из комнат, а мы из своих кают - не можем ни шагу сделать. И тот, кто ушёл - пропал. Качает прибоем тело на фоне убогих скал.

Мы сами себя не слышим. И это взаправду так. Из тех, кто живёт повыше, никто не подаст пятак за нас - по частям и разом. И оптом. И на развес. Мы стразы. Всего лишь стразы. И если блестим, то без понятного смысла. Скоро мутнеет стекло. Итог - остатки смешного вздора плюс веник, ведро, совок.

Мы фото в чужих альбомах - в нас тычут: "Ты кто такой?". Мы серое племя гномов - породу скребём киркой. Авось золотая жила. Достаточно чёток план. Но пусто - и есть, и было. И золота ни на гран.

Окно. Сигарета снова. Полпачки-полдня-провал. Давал же недавно слово. Себе самому давал. Здесь душно. Здесь слишком душно. Мельчают к утру слова.

Ты ляжешь лицом в подушку -
и спишешь свой день за два.

***

БЫТЬ И КАЗАТЬСЯ

...Потом занесло на страницы потрёпанной книги.
Хозяин оставил ключи у соседей и сгинул -
не то в Таганроге пал жертвой коварной интриги,
не то в Подмосковье случайно влетел под машину.

Бумага желтела.
Теряли значение даты.
Остался пролог без имён, что сказалось на прочем.
На улицах всё прибавлялось количество статуй,
а в списках жильцов начинал доминировать прочерк.

Любой диалог доползал до финала отчасти.
На ...надцатой фразе отчётливо слышалось соло -
тональность сентенций в устах представителей власти
упорно звала записаться в ряды комсомола.

Как минимум это.
А максимум - топать на площадь.
Потомки варягов, что так и не вышли во греки,
гуртом раза в три однозначней, крикливей и проще -
на каждого доктора Хайда найдётся свой Джекил.

Которому тоже по жизни не очень малина.
Всего преимуществ -
умение слиться с природой.
Вверяя себя обстоятельствам водочно-винным,
уснуть и проснуться к исходу текущего года -

однако столетием раньше до этой эпохи,
в четвёртой главе.
Жить осталось - не больше абзаца.

Почувствовав что-то такое под сердцем на вдохе -
успеть осознать всю тождественность быть и казаться.